В Лондоне. Делаю телевизионную передачу и обсуждаю с Джадом сценарий по Левину. Два сезона мы плодотворно сотрудничаем, и теперь я понимаю, как много из прошлых трудностей нужно отнести за счет Джона Кона. Возможно, мы с Джадом составляем своего рода еврейско-гойское равновесие, некое взаимное понимание и терпимость — качества, которые ни один из нас не демонстрирует своим единоверцам. Он стыдится, что Джон его соплеменник, — точно так же и я испытываю чувство стыда за многих англичан.

Элиз прочла «Любовницу французского лейтенанта», ей не нравится концовка и эпизод с Кэрролл. У меня тоже были подобные сомнения, и теперь я переписываю эти места. Слава Богу, на этом этапе работы персонажи еще мобильны и легко поддаются изменениям.

Десять дней назад мы приехали на мельницу Чарли, где встретились с Роем Кристи и Джуди. Они явились уже на следующий день, чтобы провести с нами вечер в надежде на примирение. Вечер затянулся до утра; для меня эти десять часов были самыми томительными в жизни. Рой по-прежнему опасно балансирует между неудержимым гневом и попыткой самообладания, — старанием контролировать свое обычное поведение. Он решил, что его сильная черта в литературе — сочетание комизма и серьезности. («Только Шекспиру и Диккенсу это удавалось». Мне понравилось это «только».) В неофициальной обстановке внезапные приступы довольно агрессивного подтрунивания сменяются у него неожиданной серьезностью и даже важностью. Но под этим все та же мания величия и эготизм; не думаю, что найдется второй человек, которому были бы так же не интересны другие люди. Около двух часов, после того как было выпито все на столе, Рой потребовал, чтобы я ежемесячно высылал ему чек на содержание Анны. После этих слов он вдруг разразился рыданиями. Все мы стали его утешать. Конечно, конечно… Но разве мы не предлагали этого раньше? Нет никаких причин волноваться… Ненависть ушла. Перемена была очень резкой, он поступился самолюбием — сказать было нечего. Поэтому мы сидели и молчали, пока он не пришел в себя и не позволил нам добрыми словами вновь вернуть его хорошее настроение.

Мы вновь встретились с ним — теперь уже в Лондоне. На этот раз присутствовала и Анна. После двух часов, когда все из кожи лезли, чтобы быть приятными друг другу, Рой отправился в паб. Я пошел с ним. Мы сидели и пили пиво. Рой снова сел на своего конька: он так надеется, что мы станем добрыми друзьями — более того, близкими, у нас так много общего… Я, по своему обыкновению, упирался. Думаю, его симпатия основана на моем «уважительном» выслушивании его самовлюбленных тирад, с которыми я почти никогда не спорю. Он же видит в этом возможность более близкого общения. Я промямлил, что никогда не чувствовал потребности в тесной мужской дружбе, так как по натуре отшельник и т. д. Тут он вновь разъярился: «Почему ты всегда так говоришь? Зачем притворяешься, что не умеешь ладить с людьми?» — «Потому что многие из них заставили меня в это поверить, а я приспосабливаюсь к обстоятельствам», — ответил я. Домой мы возвращались в суровом молчании. Мне следовало бы знать: его неспособность уразуметь, что все люди разные, заставляет его верить, что любое отличие от него (или простая декларация независимости) — проявление враждебности.