Изменить размер шрифта - +
Я читал ему любимые стихи. Ему они никак не понравились. Зато о лагере может говорить без конца.

Гулял с ним по лесу.

 

30 сентября. Поразительную поэму о русском наступлении на Германию прочитал А.И. — и поразительно прочитал. Словно я сам был в этом потоке озверелых людей. Читал он 50 минут. Стихийная вещь, — огромная мощь таланта.

Он написал поэму 15 лет назад. Буйный водопад слов — бешеный напор речи — вначале, — а кончается тихой идиллией: изнасилованием немецкой девушки.

 

2 октября. Вчера была милая Столярова, привезшая мне подарки от Вадима Андреева. Она оказалась секретарем Эренбурга. Солженицын хорошо знаком с ней — и мы провели отличный вечер (вчетвером: приехала Люшенька). Столярова сообщила, что Синявский признался, что он один из «Абрамов Терцов». Она видела в Париже старых эмигрантов: вымирающее племя — 30 инвалидов из богадельни — в том числе Г.Адамович, Одоевцева.

 

3 октября. Вчера разбирали с Люшей Чукоккалу, которую она знает гораздо лучше, чем я. Очень весело было работать вместе.

Солженицын вчера уехал в Москву. Может быть, приедет сегодня, а может быть, в четверг. Я ближе присмотрелся к нему. Его, в сущности, интересует только одна тема — та, что в «Случае на станции» и в «Иване Денисовиче». Все остальное для него как в тумане. Он не интересуется литературой как литературой, он видит в ней только средство протеста против вражьих сил. Вообще он целеустремлен и не глядит по сторонам.

 

4 октября. В 16.00 час. прибыл в Барвиху, привезя 14 страниц статьи о набоковском «Пушкине».

 

5 октября. Солдатовы сообщили мне потрясающую новость: Мария Игнатьевна Будберг зашла в какой-то магазин и сунула в свою сумку товару на десятки фунтов, а в кассу внесла лишь самую ничтожную сумму. «Очевидно, была пьяна», — говорит Руфина Борисовна. На суде она держалась развязно. Говорила: в тот день я украла кое-какие вещички еще и в другом магазине.

В газетах было сказано, что Будберг уроженка России.

Как удивились бы, узнав об этом, Горький и Уэллс — ее именитые lovers.

 

5 ноября. Пришла Клара. С нею Митя и Люша. Я дико обрадовался. Кларочка обняла меня сзади и вдруг, покуда я болтал чепуху, сказала: «Вчера днем умер Николай Корнеевич».

Мне эти слова показались невероятными, словно на чужом языке. Оказывается, Коля, который был у меня три дня назад, вполне уравновешенный, спокойный, прошелся со мною над озером, — вчера после обеда уснул и не проснулся. Тихо умер без страданий. Марина — в трансе — вошла, увидела мертвого Колю и пошла на кухню домывать посуду.

Коленька! С той минуты, как Мария Борисовна в 1905 кип показала его большеголового мне в Одессе под олеандрами, я так привык, что у него, а не у меня будущее.

Прости меня, Колечка, не думал я тебя пережить. В голову не приходило, что я буду видеть облака, деревья, клумбы, книги, когда все это для тебя тлен и прах.

 

8 ноября. Вчера Лидочка приехала из Комарова. Была у меня. Чувствует себя бодрее, чем в Переделкине. Статья Солженицына в защиту языка — против Виноградова. Обсуждаем проект устроить его в Москве.

 

28 ноября. Прочитал рассказ Солженицына. Ну и мастерище. «Правая кисть».

Опять о бесчеловечье человеческом.

Паустовский выразил желание подписать петицию о Солженицыне. Мы были у него с Люшей.

Вчера написал большое письмо Солженицыну. Мы собираем подписи: уже есть подпись С.Смирнова, Капицы, Шостаковича, моя, Паустовского. Интересно: даст ли свою подпись Твардовский.

 

27/XII. Все говорят о деле Синявского, во всех лит. учреждениях выносят ему порицание по воле начальства, хотя никто из осуждающих не видел его криминальных произведений.

Быстрый переход