Марина Москвина. Дни трепета
Благодарю за участие Сергея Седова
Я хочу выйти замуж за первого встречного. Но мой папа Йося сует нос в мои дела и не дает мне разгуляться. — Имей в виду, — предупредил Йося, когда я стала взрослой девушкой, — если какой-нибудь болван без моего ведома и согласия лишит тебя чести, я добьюсь того, чтоб ему на Красной площади прилюдно отрубили голову. Был у меня дружок Фарид. Мы с ним всюду ходили в обнимочку, целовались, транжирили деньги, ели булочки с маком, горчичные сушки, соевые батончики. Мы наслаждались с ним жизнью! А Йося мне: — Этот Фарид — он ублюдок. Я ему так и говорю: ты ублюдок. — Ты что, Йося, конфронтируешь? — кричит из комнаты Фира — Йосина жена, моя мать. — Нет, — спокойно отвечает Йося. — Просто я ему говорю: ты ублюдок. Его перекосит всего, а потом ничего, чай приходит пить. Фарид и Йося напьются чаю и обзывают друг друга. Один говорит: — Ты еврей! Другой говорит: — Ты татарин! — Помни мои слова, — говорит Йося мне, — он хочет тебя из-за твоей жилплощади. — Ты тоже, Иосиф, — кричит из комнаты Фира, — женился на мне из-за столичной прописки. — Что дозволено Юпитеру, — высокомерно отвечает Йося, — не дозволено быку. Однажды Фарид шел по лестнице, упал и сломал ногу в двух местах. Йося очень обрадовался. — Как можно думать о женитьбе, — воскликнул он, — когда ты не стоишь на ногах?! Я дочу такому не отдам. — Я люблю Милочку! — плакал Фарид. — И я люблю, — говорил Йося. — Но у меня нет сил, я вдрызг больной человек, я на карачках хожу все время. Йося врун. У нас такой скверик во дворе — туда привозят алкоголиков. И прямо из фургона по алюминиевой горке скатывают в подвал. А мы с Йосей с обвороженным видом стоим и смотрим. Я как увижу фургончик: — Йося! Везут! И мы бегом, бегом! Это наша с Йосей единственная точка соприкосновения. Во всем остальном мы варимся в котле междоусобиц. — Я все время спрашиваю себя, зачем я живу? — задумчиво произносит Йося. — Ты живешь, — кричит Фира из комнаты, — чтобы никому не давать никакого покоя. Стал за мной ухаживать молодой человек из приличной семьи по фамилии Рожакорчев. Мы с ним всю зиму ходили в Зоологический музей, там малолюдно, тепло, так что очень удобно целоваться. Сонмища чучел глядели на нас во все свои стеклянные глаза, мертвые синие и золотые и малиновые птицы пели нам свои песни. Мы целовались на лестнице в коридоре под скелетом мамонта. И там, под скелетом, он чуть не лишил меня невинности. — Стоп! — сказала я Рожакорчеву в самый последний решительный момент. — Ты не возражаешь, если это случится с ведома и одобрения моего папы? Йося принял его тепло. Подогрел чайник. А в качестве заварки налил всем рябиновый настой для укрепления десен. — Этот запах рябин, — говорил Йося, — напоминает о быстротечности жизни. Что пьешь понуро? — хлопал он Рожакорчева по спине. — Распрямись! Распрями плечи! Жизнь недолгая, короткая, подойдешь к последней черте — подумаешь — что я жил не веселился? Главное, жить и радоваться жизни. Вон дерево! — Какое дерево? — спрашивает Рожакорчев. — Клен, например, или тополь. Солнышко — он радуется. — А ива плакучая? — спрашивал Рожакорчев. |
