Патрик глянул на Джуда, который сидел на другой стороне прыгавшей по колдобинам телеги. Джуд явно злился, что их отсылают обратно на остров. Зная, что, когда Джуд впадает в злость, надо ждать неприятностей, Патрик заговорил об удовольствиях, которые их ждали дома.

– Как хочется половить рыбу, – сказал он, заставляя себя улыбнуться. – И Гемпи мы давно не видели.

Джуд злобно оскалился.

– За столько времени первый раз собрались в Новый Орлеан, и вот пожалуйста – уезжаем раньше сроку. И все из-за этой неуклюжей коровы.

– Да брось, долго мы там все равно не пробыли бы. Нам опасно показываться в городе.

– Может, и так, но все равно во всем виновата она. Не начни она орать, никто бы нас не заметил. И что хочешь говори, а медальон зря отдали. Так ей было бы и надо!

– Но это же воровство! – потрясенно воскликнул Патрик. – Ты же знаешь, что мама не разрешала нам брать чужое...

Патрик тут же пожалел о своих словах, потому что лицо Джуда вдруг окаменело, с ним всегда это делалось, когда кто-нибудь упоминал их покойную мать. Хорошо хоть, что младшие мальчики спят в соломе рядом. Хотя после смерти матери прошел уже год, они все еще не перестали по ней горевать.

– А ты видел портрет в медальоне? – тихо спросил Джуд. – Правда, эта леди немного похожа на нашу маму?

Больше Джуд не сказал ничего, но Патрик все понял. Трудно жить без мамы.

Он посмотрел на звезды и мысленно произнес молитву, которую часто повторял. Патрик считал, что где-то на белом свете должна быть женщина, которая сможет заменить им маму.

– Господи, – молился он, – пошли нам новую маму. Я обещаю ее любить.

Глава 3

Эдита-Энн стояла в затененном углу танцевальной залы у Фостеров и наблюдала за Гиневрой-Элизабет. Ее чуть ли не трясло от негодования. Она так долго мечтала об этом вечере, так тщательно причесалась и оделась – и вот появилась Гинни, и все оказалось ни к чему.

Танцевальная зала была украшена серпантином, и в ней стоял сильный аромат камелий и гвоздик, но Эдита-Энн не замечала их запаха. Небольшой оркестр играл в углу, мимо нее проносились танцующие дамы в дорогих платьях всевозможных цветов, но внимание Эдиты-Энн было сосредоточено на Гинни, которая флиртовала напропалую с Лансом и его друзьями. Каждый взрыв смеха пронизывал сердце Эдиты-Энн, каждая улыбка заставляла ее зеленеть от зависти.

Эдита-Энн завидовала Гинни с первого дня, когда отец привез ее в Розленд. Все, кого они знали, обращались с Гинни как с принцессой. Она была красивее всех, лучше всех одета, даже ее имя, Гиневра, было красиво и необычно.

А сегодня Гинни полагалось бы сидеть дома и горевать о потерянных туалетах, как сделала бы любая другая женщина. Вместо этого она почистила старое бархатное платье вишневого цвета и заявилась в нем на бал с истинно королевским апломбом. Единственным ее украшением был медальон ее матери, но она держалась так, словно на ней были драгоценности короны. Это же несправедливо! Эдита-Энн надеялась быть звездой этого бала, а Гинни совершенно ее затмила и к тому же, кажется, собиралась вернуть себе любовь человека, который стал бесконечно дорог ее кузине.

Чтобы никто не догадался о ее истинных чувствах, Эдита-Энн притворялась, что увлечена Бо Аллентоном, но с той самой минуты, как она увидела Ланса Бафорда, подъезжающего к Розленду на белом коне своего отца, она не переставала мечтать о соседе с золотой шевелюрой. Он был сэр Ланцелот, прекрасный рыцарь, и если ей удастся отнять его у кузины, тогда, быть может, она сама станет королевой Камелота.

Но сегодня, судя по тому, как Ланс обхаживает Гинни, этого не случится.

Глядя на его маневры, Эдита-Энн с трудом сдерживалась, чтобы не закричать: «Ты же не любишь Гиневру-Элизабет! Ты просто хочешь заполучить Розленд!» Но в глубине души она знала, что Ланс ее за это не поблагодарит.