– Полюбила? Это Латура, что ли? Гинни кивнула.

– Помнишь, ты говорил, что мне туго придется в жизни – слишком я упряма и своенравна. А теперь у меня есть муж, который не менее своенравен, чем я. Раф слишком горд, чтобы пользоваться твоими милостями. Розленд стоял бы между нами. Я рада, что он достанется Эдите-Энн – она сумеет наладить хозяйство. А мне нужно освободиться от него, чтобы осуществить свою собственную мечту. Вместе с Рафом.

Джон закрыл глаза. Гинни ждала ответа, хотя бы одного слова, но он молчал, и стена между ними становилась все неодолимее. Гинни протянула к нему руку, но он был так далек и недоступен, что она не посмела до него дотронуться.

И тут он заговорил исполненным горечи голосом:

– Если нашла любовь, держись за нее крепче. Нет ничего страшнее, чем умирать в одиночестве.

И вдруг Гинни поняла отца, Джон Маклауд прожил жизнь в одиночестве, отгородившись от людей стеной гордыни. Даже сейчас, на пороге смерти, эта стена не позволяет ему высказать дочери то, что у него на сердце.

Но Гинни не собиралась повторять его ошибки.

– Ты не одинок, папа, – тихо сказала она. – Я рядом. Я всегда была рядом с тобой и всегда тебя любила.

И она положила руку ему на грудь.

Джон лежал неподвижно с закрытыми глазами, но из-под одеяла неуверенно прокралась его рука и накрыла руку дочери.

Гинни смотрела на их соединенные руки, и по щеке ее прокатилась слеза. Она поднесла руку отца к губам, и на лице Джона мелькнула слабая улыбка. В следующую секунду оно утратило всякое выражение, и его рука обмякла.

Но Гинни продолжала держать отца за руку, пока в комнату не вошел Гомер и не высвободил ее пальцы.

– Отпустите его, мисс, – тихо сказал старый раб. – Ваш папа вернулся к вашей маме.

Джуди не спускала глаз с двери. При каждом звуке в ней вспыхивала надежда, при каждом очередном разочаровании – гнев.

– Уже темнеет, – сказала она Патрику. – Она не приедет.

Она хотела придать голосу беспечность – дескать, что за беда? – но в нем все равно прорвалась обида и злость. Ее брат покачал головой.

– Раз сказала, что приедет, то приедет.

Сидит и притворяется, будто что-то вырезает! Будто она не видит, что он тоже то и дело поглядывает на дверь!

– Ты слышал, что говорил Раф? Увидит свой богатый дом и не захочет сюда возвращаться. И мальчишки не захотят. Только мы их всех и видели!

Несмотря на вызывающий тон, Джуди больше всего хотела освободиться от этого гнетущего чувства обиды, от страха предательства. Она взялась рукой за медальон, который, по словам Гинни, связывал их прочной ниточкой. Ну что бы этой проклятой двери открыться!

Патрик сосредоточенно работал ножом.

– Дай ей время. Даже Раф еще не приехал. Джуди не надо было об этом напоминать. Оттого, что не приехал Раф, ей казалось, что они брошены вдвойне. Ей было даже хуже, чем в те страшные дни сразу после смерти мамы. Нет, зря она поверила Гинни и Рафу.

– Ладно, подождем еще час, – неохотно проговорила она, крепко держась за медальон. – Если не появятся – значит, мы с тобой остались одни.

– Похоже, что котел течет. Ну и сахароварня! Того и гляди, крыша обрушится на голову.

Раф посмотрел на своего помощника Каспера, потом на дырявый котел. Куда ни повернись, везде что-нибудь не так! Все вконец обветшало. Эту сахароварню надо перестроить сверху донизу, но на это нет ни денег, ни времени. Остается только надеяться, что если работать день и ночь и чинить поломки на ходу, то кое-как удастся переработать урожай.

Раф поднес фонарь поближе и стал разглядывать течь.