Погреб очень напоминал блиндаж. Собственно говоря, по устройству, по конструкции он и был блиндажом, только хранили в нем не бойцов от вражьих мин и снарядов, а картошку, капусту и соленые огурцы от трескучих морозов. Те же самые земляные стены, пол и накат бревен вместо крыши. Только один накат, а не три или пять, как на фронте. И еще выход не вбок — в подходящий окоп, а вверх, сразу на улицу. Вот и вся разница.

Сан Саныч скинул плащ-палатку, повесил ее на гвоздь. Он вдруг почувствовал себя в родной обстановке — блиндаж, коптилка под потолком, запах сырой земли и ни с чем не сравнимое ощущение удачно завершившейся операции. И сам живой, и даже не подраненный, и «язык» — вот он, во всей своей красе. Что еще надо для фронтового счастья? Ну разве только сто фронтовых граммов в жестяную кружку. Или, на худой конец, чай.

— Нравится? — спросил Сан Саныч, обводя глазами свое убежище.

Пленник что-то отчаянно замычал. Он тоже успел осмотреться и оценить архитектуру своей временной тюрьмы и внешний вид своего тюремщика. Честно говоря, не самый грозный вид. Так себе. И пострашнёе бывает.

Сан Саныч протянул руку и выдернул кляп. Не церемонясь. Чуть не вместе с зубами.

— Что ж ты творишь, старая сука! Охренел, что ли? Чего тебе надо? — заорал взбешенный пленник.

— Задать несколько вопросов.

— Каких на хрен вопросов!

— Касающихся численности, состава и дислокации ваших войск на интересующем нас участке обороны.

— Ты что, придурок? — удивился пленник. — Ты знаешь, с кем имеешь дело? Ты знаешь, кто я?

— «Язык».

— Кто?!

— «Я-зык»! — по слогам повторил Сан Саныч.

— Это что, пидор, что ли?

— Военнопленный, взятый с целью получения информации, — пояснил Полковник.

— А ты кто?

— Сержант отдельного разведывательного батальона 181-й дважды Краснознаменной стрелковой дивизии имени Десятой годовщины Октябрьской революции. В отставке, — представился Полковник.

— Гнида ты, а не сержант.

— Ты бы не ерепенился, — миролюбиво сказал Сан Саныч, — силы поберег. Тебе еще показания давать.

— Какие показания?

— Правдивые.

— Ты точно мозгами съехал. Хрен старый!

— Это тебе за хрен, за старый, — все тем же миролюбивым тоном сказал Сан Саныч и неожиданно правым кулаком ударил «языка» в солнечное сплетение. — И за то, что мне пришлось по вашей милости ползать на брюхе по грязной земле и с такой, как ты, мразью разговаривать.

— Ты… что… делаешь… — просипел пленник, судорожно хватая воздух ртом.

— Не терплю грубости. С детства, — пояснил Сан Саныч. — Так что ты лучше придержи язычок.

Пленник молчал.

— Ну тогда давай. Фамилия. Имя. Отчество…

— Да пошел ты.

— Ты бы сильно крылышками не трепыхал и не огорчал меня понапрасну. А то я тебя по законам военного времени…

— Какого времени? Ты что, дядя, с печки упал? Какая война? Нет никакой войны. Сто лет нет!

— Есть!

— Какая? Мировая?

— Великая отечественная!

— Кого с кем?

— Меня — с вами. До полного уничтожения противника. До полной победы.