Покинув пределы района, переключаю радио на другую волну и прибавляю громкость. Подпеваю исполнителям по дороге в центр города. Мне нужно посетить три магазина и собрать с каждого владельца по три банки краски. В общем то, и по одной получить – уже радость, однако я задалась целью собрать именно по три. Тогда хватит покрасить в церкви все, что надо.

Первый магазин на пути – «Малярная лавка Марка», самый дешевый в городе. У владельца очень хорошая репутация. Парковка почти пуста, на ней только старинная машина цвета «яблоко в карамели» да минивэн. Сам магазин старый, вывеска погнута. Открываю скрипучую дверь, звенит колокольчик. С картонной коробки мне под ноги спрыгивает кот. Погладив этот меховой комочек, иду к стойке.

Внутри так же неопрятно, как и снаружи. В таком бардаке я не сразу примечаю парнишку за стойкой, а увидев, немного пугаюсь. Он высокий, широкоплечий, словно годами занимался спортом.

– Марк… – начинаю я и запинаюсь, забыв фамилию. Все зовут его просто Марк.

– Я Марк, – произносит кто то из за спины парня спортсмена. Заглядываю ему за спину и вижу другого парня – тот сидит в кресле позади стойки. Одетый во все черное, он смотрится худее помощника, но в то же время кажется крупней. Длинные черные волосы падают ему на глаза. На руках у него татуировки, словно пятна растекшихся в море смуглой кожи чернил.

Мне такие, как он, не нравятся, но вместо того, чтобы мысленно осудить парня, я про себя отмечаю, какие все вокруг загорелые.

– Не он, а я, – звучит третий голос. Рядом со вторым мальчиком еще один, среднего роста, худощавый, стриженный под машинку. – Я, правда, Марк младший. Если ты к моему старику, то его сегодня нет.

У третьего парня тоже татуировки, но они куда упорядоченней, чем у его патлатого приятеля. А еще у него проколота бровь. Помню, как однажды попросила разрешения у родителей проколоть пупок. До сих пор смешно вспоминать их испуганные лица.

– Зато он лучший из двух Марков, – медленно и нараспев, глубоким голосом произносит патлатый. Улыбается, и на щеках у него появляются симпатичные глубокие ямочки.

Едва ли это заявление – правда. Я смеюсь и, дразня мальчишек, говорю:

– Что то сомневаюсь.

Ребята тоже смеются, и Марк младший подходит ближе.

Патлатый встает из кресла. Какой он высокий! Подходит ближе, смотрит на меня сверху вниз. Он привлекательный, у него волевое лицо: резко очерченная челюсть, густые ресницы и брови. Нос – тонкий, губы – бледно розовые. Смотрю на него, он – на меня.

– Ты к моему отцу по делу? – спрашивает Марк.

Отвечаю не сразу; Марк с приятелем спортсменом смотрят то на меня, то на своего патлатого друга.

Смущенная, перехожу к делу:

– Я пришла от имени баптистской церкви Хэмпстеда, хотела узнать, не желаете ли пожертвовать краски или других материалов. Мы ремонтируем церковь и нуждаемся в помощи…

Ребята шушукаются. Потом разом оборачиваются ко мне и улыбаются.

Первым заговаривает Марк:

– Мы совершенно точно можем помочь.

Улыбка у него какая то кошачья, но я, улыбаясь в ответ, благодарю его.

Марк оборачивается к приятелю, у которого на бицепсе вытатуирован огромный корабль.

– Хардин, сколько там банок краски?

Хардин? Какое странное имя. Никогда не слышала.

Из под черных рукавов футболки у Хардина выглядывает нижняя половина деревянного судна. Красивая наколка, детализированная, объемная. Глядя ему в лицо, я ненадолго задерживаю взгляд на губах. Щеки у меня, похоже, разрумянились. Хардин тоже смотрит на меня, понимает, что я его рассматриваю. Тогда он переглядывается с Марком, и тот ему что то шепчет.

– У меня есть предложение, – говорит Марк, кивнув Хардину.