|
Или туфли из благотворительного магазина с бабочками на носках, но недостаточной поддержкой пятки, которая объясняет их потрясающую цену в 1,99 фунта. Я повернула за угол на нашу улицу – шестьдесят восемь шагов – и увидела краешек дома – пятикомнатного дуплекса в ряду других четырех- и пятикомнатных дуплексов. Папина машина стояла на улице, а значит, он еще не уехал на работу.
Позади меня солнце садилось за замком Стортфолд, темная тень, будто тающий воск, скользила по склону холма, пытаясь меня затопить. В детстве наши длинные тени устраивали перестрелки и улица превращалась в кораль «О. К.».[3] В какой-нибудь другой день я могла бы рассказать, что приключалось на этой дороге, где папа учил меня кататься на двухколесном велосипеде, где миссис Догерти в съехавшем парике пекла для нас валлийские оладьи, где одиннадцатилетняя Трина засунула руку в изгородь и потревожила осиное гнездо, после чего мы с визгом бежали до самого замка. Трехколесный велосипед Томаса лежал, перевернутый, на дорожке. Закрывая за собой калитку, я затащила его под крыльцо и открыла дверь. Тепло ударило меня, словно подушка безопасности, – мама не выносит холода и держит отопление включенным круглый год. Папа вечно распахивает окна и ноет, что она доведет нас до разорения. Он говорит, что наши счета за отопление больше, чем ВВП маленькой африканской страны. – Это ты, милая? – Ага. – Я повесила куртку на колышек, среди других курток. – А кто именно? Лу? Трина? – Лу. Я заглянула в гостиную. Папа лежал лицом вниз на диване, засунув руку глубоко под подушки. Томас, мой пятилетний племянник, сидел на корточках и пристально наблюдал за ним. – «Лего». – Папа обратил ко мне лицо, багровое от напряжения. – И почему только проклятые детали такие мелкие? Ты не видела левую руку Оби-Вана Кеноби?[4] – Она лежала на DVD-плеере. Похоже, он поменял местами руки Оби и Индианы Джонса. – У Оби не может быть бежевых рук. Нужно найти черные руки. – Какая разница? Разве Дарт Вейдер[5] не отрубил ему руку во втором эпизоде? – Я ткнула пальцем себе в щеку, чтобы Томас поцеловал ее. – Где мама? – Наверху. Ого! Монета в два фунта! Я подняла глаза, заслышав знакомый скрип гладильной доски. Джози Кларк, моя мать, не знает ни минуты покоя. Это дело чести. Как-то раз она стояла на приставной лестнице и красила окна, время от времени останавливаясь, чтобы помахать нам рукой, пока мы ели жаркое на ужин. – Ты не поищешь эту чертову руку? По его настоянию я ищу ее уже полчаса, а мне нужно собираться на работу. – Ночная смена? – Ага. Уже половина пятого. – Вообще-то, половина четвертого, – посмотрев на часы, сказала я. Он вытащил руку из-под подушек и бросил недоверчивый взгляд на часы: – Тогда почему ты вернулась так рано? Я неопределенно покачала головой, как будто не вполне поняла вопрос, и прошла на кухню. Дедушка сидел в кресле у окна, изучая судоку. Патронажная сестра сказала, что это полезно для концентрации, помогает сосредоточиться после инсультов. Похоже, никто, кроме меня, не замечал, что он просто заполняет квадратики первыми попавшимися цифрами. – Привет, дедуля. Он поднял взгляд и улыбнулся. – Чашечку чая? Он покачал головой и приоткрыл рот. – Чего-нибудь холодненького? Он кивнул. Я открыла дверцу холодильника. – Яблочного сока нет. – Я припомнила, что яблочный сок слишком дорогой. – Как насчет «Райбины»?[6] Он покачал головой. |
