Самый несчастный человек

Колюшка начал решать примеры, а Татьяна Андреевна, стоя у двери, спрашивала Бармалея Жмуркина, который весело стучал мелком. Ей, видно, очень нравилось, как толково и ладно отвечал он лёгким баском. Колюшка даже по голосу чувствовал, как она улыбается, говоря: «Молодец! Ах, молодец!» И было приятно, будто это слово «молодец» как-то касалось и его, Колюшки. Оно подбадривало. Примеры решались легко, интересно. Числа в тетради множились сами собой.

Впереди него сидели две девчонки. Переговариваясь, что-то писали. А одна с завистью вздыхала:

— Вот Бармалей, вот Бармалей! Всё знает!

А Бармалей, глядя на них, нарочито двигал густыми бровями и продолжал весело басить.

В класс вошла женщина. Колюшка вспомнил: «распорядительница». Она деловито объявила:

— Всё, всё, всё! Приготовились. Все — по местам. Сейчас нас будет снимать телевидение. — И почему-то села на место Татьяны Андреевны.

— Но у нас же занятия! — сказала Татьяна Андреевна. — Мы работаем!

— И продолжайте! — «Распорядительница» невозмутимо тряхнула чёлкой.

Татьяна Андреевна отвернулась к доске и занялась своим делом.

Девчонки переглянулись, пожали плечами и наклонились над тетрадями.

В классе появились какие-то люди с прожекторами, вспыхнул яркий свет. Оператор в синем берете стал водить кинокамерой по приборам, по партам. Остановился было на Колюшке, но Колюшка тоже опустил голову, потому что здесь он был человеком случайным.

Потом оператор направил камеру на «распорядительницу», которая тут же стала говорить, как необходимо сегодня дружить с ЭВМ. Как всё это надо знать, понимать, уметь. И как необходимо уметь, понимать, знать! Тут она нажала на какую-то кнопку в МКШ. Что-то в приборе стрельнуло, вспыхнуло, и из МКШ пошёл дым.

Девчонки прыснули.

Татьяна Андреевна быстро повернулась; лицо её вдруг побелело, как у самой настоящей Снежной Королевы, глаза сердито вспыхнули. Но «распорядительница» как ни в чём не бывало быстро-быстро затараторила:

— Всё, всё, всё! Мы закончили! Ничего страшного! Больше ни минутки! Нам очень некогда! Некогда, некогда…

И через минуту в классе возле стола висело только облачко дыма… А оператор, закрывая аппарат, кивал беретом и улыбался:

— Вечером смотрите!

Татьяна Андреевна огорчённо села на свой стул, посмотрела на МКШ, опустила руки и, еле сдерживая слёзы, сказала:

— Сплошные огорчения!

Девчонки, опомнившись, возмущённо зашептались:

— Ей-то ничего! Только бы сняться!

— Татьяна Андреевна с приборами ночей не спала: и принеси, и установи — всё сама!

— Они ей как дети!

Всем стало тяжело. Все вздохнули. И Колюшка тоже. И Бармалей достал из кармана жёлтую отвёртку, подбросил её и сказал:

— Татьяна Андреевна, не огорчайтесь. Я сейчас починю.

— Ну да! Ты мне вон уже один чинишь-чинишь. Настоящий ты Бармалей, Серёжка!

Серёжка рассмеялся и сказал:

— Ну хоть и Бармалей, а честное слово, сейчас починю.

Он открыл шкафчик в стене, вынул оттуда ящик с инструментами, достал ещё отвёртки, олово, маленький паяльник. И скоро по классу распространился приятный запах канифоли.

Бармалей паял. Кто-то, вздыхая, скрипел о доску мелом.

Татьяна Андреевна взялась за проверку тетрадей. Стопки их стояли по краям стола, как сторожевые башни, когда в класс стремительно вошла знакомая классная руководительница:

— Татьяна Андреевна! Вы, кажется, очень желали видеть Сундукова? Так вот он! Просто рвётся, чтобы вы его спросили!

Колюшка только бросил на рвущегося Сундукова взгляд и тут же наклонился над тетрадкой.