|
Хотя Анжела не принадлежала к тому сорту женщин, из которых она могла что либо извлечь, она по привычке ласкала ее, как других. Когда невестка слегла, Сидония ударилась в слезы, наполнив тихую комнату больной шумными изъявлениями преданности. Брат смотрел на нее, сжав губы, словно погруженный в немое горе. Больной стало хуже. Однажды вечером врач откровенно сказал, что она не переживет ночь. Сидония пришла рано, она была чем то озабочена и смотрела на Аристида и Анжелу своими затуманенными глазами, в которых вспыхивали мимолетные искорки. Когда доктор ушел, она убавила в лампе огонь; стало очень тихо. Смерть медленно вступала в душную комнату, где прерывистое дыхание умирающей раздавалось, как надтреснутое тиканье часов, готовых вот вот остановиться. Сидония перестала возиться с лекарствами, предоставляя болезни довершить свое дело. Она присела к камину рядом с братом. Аристид нервно мешал уголья, бросая невольные взгляды на постель. Потом, точно не в силах больше вынести тяжелый воздух и печальное зрелище, вышел в соседнюю комнату. Там заперли маленькую Клотильду, и она тихонько играла на коврике с куклой. Девочка улыбнулась отцу; тут в комнату проскользнула Сидония, увлекла Аристида в угол и заговорила шепотом. Дверь осталась открытой. Слышен был легкий предсмертный хрип Анжелы. – Твоя бедная жена… – зарыдала комиссионерша, – мне кажется, что все кончено. Ты слышал, что сказал врач? Саккар только скорбно опустил голову. – Она была доброй женщиной, – продолжала его сестра, говоря так, как будто Анжела уже умерла. – Ты сумеешь найти женщин богаче, более светских, но никогда не найдешь такой души… Она остановилась, вытерла глаза и, казалось, искала удобный переход, чтобы заговорить о другом. – Тебе нужно мне что то сказать? – отрезал Саккар. – Да, я занялась известным тебе делом и, кажется, нашла… Но в такую минуту… знаешь, у меня сердце разрывается… Сидония снова вытерла глаза. Саккар молчал, спокойно предоставив ее самой себе. Тогда она решилась. – Речь идет об одной молодой девице, которую хотят немедленно выдать замуж, – сказала она. – С бедняжкой приключилось несчастье. У нее есть тетка, она готова пожертвовать… Сидония оборвала свою речь, захныкала, запричитала, точно продолжала горевать о бедняжке Анжеле. Все это делалось с целью вывести брата из терпения и навести его на расспросы; она хотела снять с себя долю ответственности за свое предложение. И, действительно, в Саккаре пробуждалось глухое раздражение: – Ну, чего ты остановилась? Продолжай. Зачем понадобилось выдать замуж эту девицу? – Она окончила пансион, – продолжала комиссионерша жалобным голосом, – и в имении, где она гостила у своей подруги, ее соблазнил один человек. Отец только сейчас узнал об этом и чуть не убил девушку. Тетка, желая спасти бедняжку, сообща с нею придумала целую историю, и они рассказали отцу, будто виновник падения честный малый и готов загладить свой проступок. – В таком случае, – проговорил Саккар удивленным и даже немного сердитым тоном, – этот господин женится на ней. – Нет, ему нельзя, он женат. Они замолчали. Предсмертный хрип Анжелы звучал еще горестнее в трепетной тишине. Маленькая Клотильда перестала играть. Она смотрела на Сидонию и отца своими большими, задумчивыми детскими глазами, как будто понимала, о чем они говорят. Саккар задал несколько коротких вопросов: – Сколько лет девице? – Девятнадцать. – Какой срок беременности? – Три месяца. Вероятно, будет выкидыш. – Семья богатая, почтенная? – Старинная буржуазная семья. Отец служил в судебном ведомстве. Люди очень состоятельные. – А сколько жертвует тетка? – Сто тысяч франков. Они снова замолчали. |
