|
В этой то атмосфере вдыхала Рене свои минутные желания, свою чувственную тоску. Она нервно смеялась над мужем и пасынком. – Откуда вы? – спрашивала она. – От вас пахнет табаком и мускусом… У меня непременно будет мигрень. И действительно, ее бесконечно волновал странный запах, стойкий запах этого удивительного домашнего очага. Между тем Максим не на шутку увлекся хорошенькой Сильвией. Он несколько месяцев надоедал мачехе своим романом. Рене вскоре узнала эту особу от пят до корней волос. У Сильвии на бедре была синеватая родинка; у нее несравненные, божественные колени; ее плечи отличались тем, что лишь на левом была ямочка. Максим не без задней мысли занимал на прогулке мачеху рассказами о совершенствах своей любовницы. Однажды вечером, на обратном пути из Булонского леса, коляски Рене и Сильвии, застряв в заторе экипажей, остановились бок о бок в Елисейских полях. Обе женщины с острым любопытством стали разглядывать одна другую, а Максим, страшно довольный создавшейся критической ситуацией, усмехался исподтишка. Когда коляска снова покатилась, он взглянул на угрюмо молчавшую мачеху и подумал было, что она рассердилась; он ожидал, что сейчас последует одна из тех странных сцен и материнских нотаций, которыми она иногда еще занималась от скуки. – Не знаешь ли ты ювелира этой дамы? – спросила вдруг Рене, когда они подъезжали к площади Согласия. – Увы, знаю! – ответил он, улыбаясь, – я должен ему десять тысяч франков. Почему ты спрашиваешь? – Просто так. Затем, помолчав, она заметила: – У нее очень красивый браслет, тот, что на левой руке… Мне хотелось бы посмотреть на него вблизи. Они вернулись домой. Больше Рене не говорила об этом. Но на другой день, когда Максим с отцом собрались выйти из дому, она отозвала в сторону пасынка и тихо сказала ему что то со смущенным видом, мило и умоляюще улыбаясь. Он, казалось, удивился и смотрел на мачеху со своей обычной, недоброй усмешкой. А вечером принес браслет Сильвии, который Рене умоляла показать ей. – Вот он, – сказал Максим, – ради вас, мамуся, пойдешь даже на воровство! – Она не видела, как ты его взял? – спросила Рене, жадно разглядывая браслет. –Не думаю… Она надевала его вчера, вряд ли захочет надеть сегодня. Рене подошла к окну, надела браслет; подняв слегка кисть руки, она медленно поворачивала ее и с восторгом повторяла: – Ах, хорош, очень хорош… Только изумруды мне не особенно нравятся. В эту минуту вошел Саккар; Рене все еще стояла с поднятой рукой у окна, лившего на нее яркий свет. – Скажи пожалуйста! Браслет Сильвии! – воскликнул Саккар удивленно. – Вам знаком этот браслет? – спросила Рене, не зная, куда девать руку; она еще больше смутилась, чем муж. Но Саккар уже оправился и, погрозив пальцем сыну, пробормотал: – У этого шалопая всегда какой нибудь запретный плод в кармане!.. В один прекрасный день он не только браслет, а всю руку своей дамы сюда притащит. – Э! Я ни при чем… – ответил Максим с малодушным лукавством. – Рене захотелось на него посмотреть. Муж ограничился восклицанием «А!» и, в свою очередь поглядев на браслет, повторил слова жены: – Хорош, очень хорош. Затем он спокойно удалился, а Рене выбранила Максима за предательство. Но тот утверждал, Что отцу все это совершенно безразлично. Тогда она вернула ему браслет, добавив: – Изволь пойти к ювелиру и закажи мне точно такой же браслет, только вместо изумрудов вели вставить сапфиры. Саккар не мог держать вблизи себя ни одной вещи, ни одного человека, чтобы не продать или не извлечь из них какой нибудь выгоды. Сыну не было и двадцати лет, как он уже задумал нажиться на нем. Максим хорош собой, племянник министра, сын крупного финансиста, его надо выгодно женить. |
