- Ты сводишь меня с ума…. Не знаю, что со мной происходит, ведь никогда не любила и не полюблю никого так, как тебя. Эта встреча произошла по воле самого Проведения, мы просто созданы, чтобы любить друг друга, - шептала женщина вновь и вновь.

Он читал даме наизусть весь свой репертуар, и делал это не на зло, а с глубокой убежденностью в своей порядочности и в чувстве слепой любви к Розе. Развязал шнуровку корсета и снял все нижние юбки, оставив женщину лишь в нижнем батистовом белье и почти прозрачной сорочке, сквозь которую виднелись маленькие ягодки земляники ее сосков. Но не стал снимать сафьяновых ботиночек с чуть скошенными каблуками, а также белые чулки, закрепленные на коленях вышитыми резинками. В этот момент мужчина слегка приостановился, задыхаясь, издавая грудью глухой шум, полностью убежденный в том, что Роза Соммерс была самой красивой женщиной во всем мире, просто ангелом, и что сердце так и разорвется, если сейчас не упокоится. Совершенно без усилий приподнял ее на руках, пересек комнату и опустил на ноги прямо перед большим зеркалом в золоченой рамке. Мерцающий свет свечей и висящий на стенах театральный гардероб – все там было вперемешку: и парча, и перья, и вельвет с выцветшими кружевами – вот что придавало данной сцене почти нереальный, если не сказочный, вид.

Беззащитная, опьяненная эмоциями, Роза смотрелась в зеркало и никак не могла узнать эту женщину в нижнем белье, с растрепанными волосами и зардевшимися щеками, которую целовал в шею и ласкал грудь обеими руками какой-то также неизвестный мужчина. Эта страстная пауза и дала время тенору, чтобы восстановить дыхание и слегка потерянный в первоначальных нападках лоск. Мужчина начал раздеваться перед зеркалом, ничего не стыдясь, и нужно сказать, что куда лучше он смотрелся обнаженным, нежели одетым. Здесь необходим хороший портной, подумала тогда Роза, никогда прежде не видевшая обнаженного мужчину, считая и своих братьев в детстве. А информация, что она знала, проистекала из преувеличенных описаний, данных в пикантных книгах и некоторых японских почтовых открытках, что удалось обнаружить в вещах Джона, и на них мужские органы были изображены явно оптимистических размеров. Украшение в форме груши, негнущееся и розового цвета, что появилось перед глазами, совсем не испугало ее, как того боялся Карл Брецнер, а, наоборот, вызвало безудержный и веселый хохот. Что и задало тон всему, случившемуся после. Вместо торжественной и достаточно болезненной церемонии, чем обычно славится любое бесчестие, оба наслаждались шаловливыми играми. Гонялись друг за другом по меблированной комнате, прыгая, точно дети, по верхушкам предметов мебели, допили остатки шампанского и открыли еще бутылку, со струящейся из нее пеной. А еще несли чушь, прерываемую смешками и даваемыми шепотом клятвами в любви, кусались и лизались. Также подстрекали себя говорить дерзости, к которым подталкивала недавно зародившаяся любовь, и занимались подобным весь вечер и далеко за полночь, забыв напрочь о времени и обо всех вокруг. Существовали лишь они вдвоем. Венский тенор вел Розу в мир высот эпических поэм, а она, прилежная ученица, следовала за ним, ни капли не колеблясь. Однажды, достигнув вершины, женщина отправилась в свободное плавание, обладая удивительно естественным талантом, ведомая куда-то знаками и намеками, заодно спрашивая своего учителя о том, о чем не получалось догадаться, сбивавшаяся им же с толку, и под конец победив этого человека своей импровизированной ловкостью и преподнеся в качестве молчаливого подарка свою любовь. Когда обоим удалось отделиться друг от друга и спуститься на землю, часы показывали десять вечера. Театр был пуст, снаружи царила темнота, и в довершение всего город словно нежился в густом тумане.

Между влюбленными начался на ту пору неистовый взаимный обмен посланиями, букетами цветов, конфетами, переписанными стихами и небольшими сентиментальными реликвиями, и все это происходило в романтико-поэтический период в Лондоне.