Он не понимал и половины слов, но одно только звучание чужого языка пробуждало в нем тягу к дальним странствиям. Пфаффенвинкель казался ему до невозможности закоснелым и сонным. Все здесь пропитала слепая вера в Бога. Все словно замерло во времени. Вот в Париже, да, там знали толк в жизни! Симон слышал, что театры и портные там встречались на каждом углу, от всех пахло духами из лаванды и незабудок, а в Сорбонне обучали лучших врачей Европы!
Он настолько погрузился в размышления, что грабителей увидел, когда до них оставалось всего несколько шагов.
Сквозь снеговую завесу Симон разглядел на краю дороги три силуэта. Двое из них опирались на длинные, на скорую руку вырезанные дубины, у третьего на поясе висела сабля. Потом лекарь заметил еще и четвертого. Он сидел в зарослях и целился в путников из мушкета, лениво оперев его о корень дерева. Выглядели все четверо истощенными. Лица у них осунулись, с косматых бород свисали маленькие сосульки. Одеяния их состояли из рваных сюртуков и грязных солдатских плащей, и от сапог остались одни лохмотья.
– Кто это у нас тут? – спросил человек с саблей и лукаво ухмыльнулся. Он, судя по всему, был главным. – Прелестная дама и ее кавалер, совсем одни. Да еще так роскошно одеты!
Он изобразил подобие поклона, остальные разразились дружным хохотом. Симон между тем проклинал свой щегольской наряд. Здесь, в лесу, он выглядел, должно быть, как фазан во время брачных игр.
– Что ж, смилостивьтесь над бедными грешниками. Война сыграла с нами злую шутку, и мы не можем позволить себе такие же одеяния, – сказал он, так и не разогнувшись, и просительно поднял левую руку. Правая поигрывала рукоятью сабли.
Симон заметил, как один из разбойников окинул взглядом Бенедикту и облизнул губы. А грабитель с мушкетом оценивающе разглядывал дорогой плащ Симона. Во взгляде его лекарь уловил что-то от дикого зверя, алчного и бесчувственного – в нем не было ничего человеческого. Симон раскрыл рот в попытке заговорить, чтобы защитить свою спутницу, пусть не оружием, но хотя бы словом. Однако из горла его вырвался лишь неразборчивый хрип. Он знал: эти люди ограбят их и зарежут, как телят. Но прежде один за другим надругаются над Бенедиктой. Лекарь полез в карман плаща за острым стилетом, который всегда носил при себе вместе с несколькими другими медицинскими принадлежностями. Только вот что он сделает с этим ножом против четверых вооруженных грабителей? Кроме того, Валли под ним начала беспокойно топтаться. Долго он старую клячу удерживать не сможет.
– Уйди с дороги, пока я тебе брюхо не вспорола до глотки! Espèce de pourriture!
Сначала Симону показалось, что он ослышался, но говорила действительно Бенедикта. Она бесстрастно разглядывала главаря разбойников, спокойно и выжидательно положив руки на луку седла.
Грабители тоже не ожидали столь неслыханной наглости. Главарь раскрыл рот, однако уже через мгновение снова овладел собой.
– Ты, мелкая высокомерная мразь, – сказал он наконец. – Ты будешь визжать, когда я тобой займусь. А потом и мои приятели. И твой щеголь будет смотреть.
– В последний раз говорю, уйди с дороги. – Голос Бенедикты оставался все таким же спокойным. Конь под ней начал фыркать, из его ноздрей вырывался пар.
– Довольно, дрянная шлюха, – главарь схватился за поводья. – Я тебе покажу, как…
В зимнем лесу, словно удар хлыста, прогремел выстрел. Несколько мгновений грабитель стоял и с раскрытым ртом смотрел на дыру в собственной груди. Пуля прошила плащ, сюртук и плоть под ним, из раны тонким ручейком потекла кровь. Мужчина издал гортанный звук и упал на спину.
Симон начал бешено озираться в поисках стрелка и только потом заметил дымящийся пистолет в руке Бенедикты. Ей потребовалась какая-то доля секунды, чтобы достать его из-под плаща. |