— Прекрасно! Великолепно! — произнес Ла Жонкьер, засовывая пальцы в роговую табакерку и удовлетворенно беря понюшку.

— Но, — продолжал регент, — вы говорите об этом так, как если бы король умер, а ведь он жив.

— Великий дофин, герцог Бургундский, герцогиня Бургундская и их дети погибли при весьма странных обстоятельствах.

Регент побледнел от гнева, а Дюбуа стал нервно покашливать.

— Так вы рассчитываете на смерть короля? — спросил регент.

— В целом, да, монсеньер, — ответил шевалье.

— Тогда вполне объяснимо, как король Испании собирается взойти на французский трон, несмотря на отречение от своих прав, ведь так, сударь? Но он полагает, что среди преданных регентству людей он может встретить сопротивление.

И мнимый испанец невольно сделал упор на этих словах.

— Потому-то, монсеньер, — ответил шевалье, — мы и предусмотрели этот случай.

— Ага! — произнес Дюбуа. — Вот как! Они предусмотрели этот случай! Говорил же я вам, монсеньер, что наши бретонцы — бесценные люди! Продолжайте, сударь, продолжайте.

Но, несмотря на поощрительные восклицания Дюбуа, Гастон хранил молчание.

— Ну так что же, сударь, — сказал герцог, чье любопытство невольно пробудилось, — я слушаю вас.

— Это не моя тайна, монсеньер, — ответил шевалье.

— Значит, — сказал герцог, — ваши предводители мне не доверяют.

— Напротив, монсеньер, но доверяют только вам одному.

— Я понимаю вас, сударь, но капитан — из числа наших друзей, и я отвечаю за него как за себя.

— Но указания, которые я получил, монсеньер, предписывают мне открыть эту тайну вам одному.

— Я уже сказал, сударь, что за капитана отвечаю я.

— В таком случае, — сказал, поклонившись, Гастон, — я сказал монсеньеру все, что хотел сказать.

— Слышите, капитан? — спросил регент. — Соблаговолите оставить нас одних.

— Конечно, монсеньер, — ответил Дюбуа, — но прежде чем вас оставить, мне нужно тоже сказать вам два слова.

Гастон из скромности отошел на два шага.

— Монсеньер, — прошептал Дюбуа, — подтолкните его, черт возьми, вытяните из него все кишки, пусть он вам все расскажет об этом деле, другого подобного случая вам не представится. Ну, и что вы скажете о нашем бретонце? Очень мил, не правда ли?

— Очаровательный малый! — сказал регент. — У него вид настоящего дворянина, взгляд и твердый, и умный, породистая голова.

— Тем легче ее отрубить, — пробормотал Дюбуа, почесывая нос.

— Что ты сказал?

— Ничего, монсеньер, я совершенно того же мнения. Ваш слуга, господин де Шанле, до свидания. Другой бы обиделся за то, что вы не захотели при нем говорить, но я не горд, лишь бы все шло так, как я задумал, а способы мне не важны.

Шанле слегка поклонился.

— Ну и ну, — пробормотал Дюбуа, — кажется, у меня недостаточно военный вид. Вот же чертов у меня нос, а? Ведь это опять, наверное, из-за него. Ну, все равно, зато голова хорошая.

— Сударь, — произнес регент, когда Дюбуа закрыл за собой дверь, — вот мы и одни, и я вас слушаю.

— Монсеньер, вы слишком добры ко мне, — сказал де Шанле.

— Говорите же, сударь, — нетерпеливо приказал регент и добавил, улыбаясь: — Вам ведь должно быть понятно мое нетерпение?

— Да, монсеньер, поскольку ваше сиятельство, без сомнения, удивлены тем, что еще не получили из Испании некую депешу, которую должен был послать вам кардинал Альберони.