|
В словах Влада звучало неприкрытое мужское кокетство, но Аркадий и Жужанна лишь одобрительно улыбались, по-видимому не усмотрев в них ничего сластолюбивого. Не стану делать поспешных выводов: возможно, здешние правила хорошего тона значительно отличаются от наших. Исчерпав весь запас англоязычного красноречия (скорее всего, он тщательно заучил свой поэтический комплимент и неоднократно его репетировал), дядя перешел на румынский язык. Аркадий переводил мне его слова. – Какое же счастье увидеть тебя здесь и поблагодарить за свежую струю радости, привнесенную тобой в нашу семью. Дорогая, как ты себя чувствуешь после длительного путешествия? – Вполне хорошо, господин граф, – ответила я. Я вслушивалась в незнакомые шипящие и свистящие звуки румынского языка. В свое время я немного изучала французский и латынь, так что могла угадать значение некоторых слов. Ощущая внезапное головокружение, я опустилась на стул. – Садись, садись, дорогая Мери, – заботливо произнес Влад. – Мы должны зорко следить за твоим здоровьем. Ведь скоро ты станешь матерью наследника рода Цепешей. Остаток вечера Влад говорил преимущественно по-румынски. Аркадий переводил. Иногда мы обменивались с дядей несколькими фразами на плохом немецком. Ради удобства повествования я передаю содержание наших разговоров так, будто они велись исключительно по-английски. Я поблагодарила графа за его добрые письма. Мы еще немного поупражнялись в вежливости, после чего заняли свои места за столом. Брут, который до сих пор лежал, свернувшись, у ног Жужанны, при появлении Влада сердито зарычал, потом выскочил вон из зала и больше не возвращался. Должна отметить, что Влад не только умеет нагонять страх, но и удивительно располагает к себе. Он произнес краткую речь о своем умершем племяннике. Слова были проникновенными и очень сердечными – мы с трудом сдерживали слезы. Затем слуги подали угощение. Во время трапезы все члены семьи рассказывали различные истории из жизни Петру, всякий раз заканчивавшиеся тостом. Свой бокал я лишь подносила к губам: выпивка никогда не доставляла мне удовольствия, не говоря уже о моем нынешнем положении. Я заметила, что подобным же образом поступает и Влад. Граф только делал вид, что пьет. Более того, он ничего не ел, хотя и ковырял вилкой у себя в тарелке. В конце трапезы вино в бокале графа и его еда остались полностью нетронутыми. И снова ни слуги, ни Аркадий с Жужанной как будто не заметили этого. Может, они так привыкли к дядиным чудачествам, что те давно уже не вызывали у них никакого удивления? Когда позднее я осторожно поделилась своими наблюдениями с Аркадием, мой муж решил, что я шучу. Он собственными глазами видел, как дядя ел и пил! Что-то здесь не так. Повторяю, я не склонна к фантазиям. Я тоже своими глазами видела, что Влад не сделал ни глотка и не проглотил ни кусочка. Я не стала продолжать разговор об этом. Не хватает еще, чтобы Аркадий посчитал меня душевнобольной или связал мои "выдумки" с беременностью. Неужели все вокруг посходили с ума и только я одна сохраняю здравый рассудок? Не желаю допускать подобной мысли, поскольку когда некто считает себя единственно нормальным – это первый признак сумасшествия. Во время трапезы Влад извлек из кармана письмо, подал Аркадию и попросил перевести. Дяде явно не терпелось узнать содержание письма. Оно было написано одним англичанином, который еще до кончины Петру намеревался осмотреть замок и просил разрешения приехать. Мне подумалось, что сейчас не самое подходящее время для таких визитов, однако Аркадий охотно перевел дяде письмо и пообещал помочь написать ответ. Повернувшись ко мне, Влад улыбнулся и сказал: – Вы оба с Аркадием должны помочь мне усовершенствовать мой английский! Сочтя это очередным комплиментом, я ответила: – А вы, господин граф, должны мне помочь в изучении румынского. |
