|
Она повела меня по узким коридорам. Затем мы поднялись по каменной винтовой лестнице наверх. И в детстве, и в юности я видел замок преимущественно снаружи. Внутри я бывал крайне редко, и сейчас новизна впечатлений захлестнула меня, еще более усугубив мое и без того взвинченное состояние. Гостиную правильнее было бы назвать залом. Помещение не имело окон, но в полумраке приветливо горел очаг, распространяя свет и тепло. Я находился в такой прострации, что не слышал слов служанки, и ей пришлось буквально силой усадить меня в кресло возле очага. – Аркадий Цепеш, – произнесла она, наклоняясь ко мне. Меня поразил и звук ее голоса, и то, что она знает мое имя. Уловив мое удивление, женщина слегка улыбнулась: – Я знала вашего отца, молодой господин. Он был очень добр ко мне и часто говорил о вас. Ее лицо помрачнело. – Мне больно видеть, как вы убиваетесь по нему. И утешить вас нечем. Мне здесь засиживаться нельзя – хозяин скоро встанет. Хотите, я вам чего-нибудь принесу? Чаю или чего покрепче? – Лучше коньяку. – У нас здесь только сливовица, господин. – Тогда принеси мне сливовицы. Служанка собралась пойти за напитком, но я протянул руку и задержал ее. – Говоришь, ты хорошо знала моего отца? Она кивнула, медленно и скорбно. Я сумел почувствовать ее печаль и искреннюю симпатию к покойному, даже несмотря на мое смятенное расположение духа. Ее слова тронули мое сердце, и я спросил: – Как тебя зовут? – Машика, молодой господин. – Ты говоришь с русским акцентом, а имя у тебя венгерское. – Мой отец был русским. – А как его звали? Я знал, что у русских принято обращаться к тем, кого они уважают, по имени и отчеству. Мне хотелось отблагодарить эту женщину за ее доброе отношение и сочувствие к моему горю. Круглые щеки Машики покраснели. – Ах, господин, зовите меня просто Машикой. Я вам не ровня. Кто вы и кто я? Всего лишь служанка. – Ты не просто служанка. Ты была другом моему отцу, поэтому я хочу проявить уважение к твоему. Как его звали? Ее щеки покраснели еще сильнее, но отговариваться она больше не стала. – Иваном, господин. – Машика Ивановна, ты даже не представляешь, какое ужасное зрелище я видел по дороге в замок. Я спрятал лицо в ладонях, стараясь не дать волю слезам. Машика опустилась на колени, по-матерински взяла меня за руку, и я, давясь словами, рассказал ей об осквернении отцовской могилы. Лицо служанки посуровело и стало непроницаемым, в глазах блеснули слезы. Она молча гладила меня по руке, потом вдруг заговорила с непонятной мне убежденностью: – Представляю, какой ужас вы пережили, молодой господин. У меня бы тоже сердце разорвалось. Но помните, молодой господин: вашему отцу покалечили только тело. А сам он спит блаженным сном, и никто... никто не потревожит его сна. Душа вашего отца сейчас с Богом. Если бы не тяжесть момента, я бы внутренне усмехнулся ее наивным словам. Но ее материнская забота принесла мне столь необходимое утешение. Машика чуть приоткрыла рот, словно намеревалась продолжить свою мысль, но никак не могла решиться. – Ты хочешь еще что-то мне сказать? – тихо спросил я. Машика подняла на меня глаза, в которых читалась скорбь вперемешку с откровенным страхом. – Нет, – торопливо ответила она и поспешно опустила глаза, пряча свой испуг. – Больше ничего. |
