|
Работал он явно спустя рукава. Неужели и покойный отец, и дядя правы, называя крестьян «неблагодарными скотами»? Вот уж никак не ожидал столкнуться в родном краю с феодальными порядками! Естественно, при такой постановке дел В. получает лишь ничтожную часть доходов, которые может и должен получать. Пока сохраняются феодальные порядки, большего он и не получит. Было бы куда разумнее устранить прежнюю систему податей, освободить крестьян от обязательной работы на Влада наподобие той, что я наблюдал сегодня, и сделать их наемными работниками. Тогда они будут получать заработную плату (она должна быть пропорциональна затраченным усилиям), а доходы от продажи урожая потекут к дяде. Боюсь, что его непомерная доброта только развратила крестьян. Еще немного, и они начнут помыкать дядей. Но меня больше тревожит, что почти в середине девятнадцатого века еще остались феодальные отношения между людьми. Получается, дядя "владеет" крестьянами и их домами. Каким бы щедрым и заботливым ни был рабовладелец, он все равно останется рабовладельцем. Никто не имеет права распоряжаться судьбой других людей. Неудивительно, что у здешних крестьян нет стимула усердно и честно трудиться. Насколько благотворнее подействовала бы на их нравы система наемного труда, когда добрая работа по-доброму и вознаграждается! Удивило меня и то, как много дядя платит слугам в замке (в Англии расторопный, хорошо воспитанный слуга получает куда более скромное жалованье). Их почтительность ко мне – жалкий грим, под которым они неумело скрывают свое настороженное и враждебное отношение. Сегодня я вновь это почувствовал, хотя до сих пор не разобрался в скрытых пружинах такого поведения. То ли слуги презирают меня, то ли боятся, или же испытывают оба этих чувства одновременно. Только Машика Ивановна отличается добрым и спокойным характером, что как нельзя кстати, ибо в ее ведении находится восточное крыло замка (где помещается мой кабинет), а также западное (покои дяди). Две другие горничные – Ана и Хельга – хотя и молоды, но уже успели развить в себе холодно-пренебрежительное отношение к нашей семье. И все же я начинаю сомневаться в крепости рассудка Машики Ивановны. Из-за дядиных странностей, с одной стороны, и презрения слуг – с другой, в замке установилась тягостная атмосфера. Мне думается, что несколько десятков лет ежедневного пребывания в ней не могли не повлиять на сознание крестьян, и так склонных к суевериям и предрассудкам. Впрочем, опишу все по порядку. Собрав слуг в центральной части замка, я представился им, после чего направился в отцовский кабинет. Вскоре в восточном крыле появилась Машика Ивановна. Наверное, ей нужно было там прибрать, предположил я. Она долго и старательно протирала всю мебель в кабинете (я уже писал, что его размеры невелики и мебели там немного). Затем она остановилась и так выразительно засопела, что мне пришлось прервать работу и спросить, не хочет ли она поговорить со мной. Лицо Машики Ивановны сделалось задумчивым и тревожным, словно она никак не могла принять трудное решение. Наконец она отложила тряпку, подошла к полуоткрытой двери и беспокойно выглянула в полутемный коридор – не прячется ли там кто-нибудь, убедившись, что в коридоре пусто, она закрыла дверь и поочередно подошла к обоим окнам. (Если я еще могу вообразить некоего шпиона, притаившегося в сумраке коридора, то кого эта женщина опасалась по ту сторону окон? Их створки были плотно закрыты, а сам кабинет находится на втором этаже и возле стен здесь нет ни одного дерева). Окончательно уверившись, что никто за нами не подглядывает и не подслушивает нас, Машика Ивановна приблизилась ко мне почти вплотную и прошептала: – Молодой господин, мне нужно поговорить с вами! Но вы должны поклясться, что никогда не расскажете об этом другим, иначе мы с сыном можем поплатиться жизнью. – Поплатиться жизнью? – повторил я, сбитый с толку странными словами и не менее странным ее поведением. |
