Дмитрий Манасыпов. ДохлокрайДуши людские – вот их истинная страсть, их нужда, их пища. (Из наставлений отца Бартоломью, духовника Хейли Мейза) М.A. Erynn, Ph.D., «King’s blood».
Пролог: призрачная осенняя печаль
Осень случается разная. Каждый год, неожиданно и сразу, наступает, захватывая все вокруг и оказываясь повсюду. Разная, иногда даже чересчур. Золотая, теплая и прозрачная. Это когда паутинки летают повсюду, а воздух пахнет чем-то грустным и одновременно добрым. Листья хрустят сказочными поделками гномов Эребора, и совершенно не хочется курить. И не только из-за боязни пожара. Просто… очень чисто и легко дышится. И даже куртка не кажется неудобной и тяжелой. Пусть и совсем недавно приходилось надевать только футболку. А еще осень может оказаться тяжелой, холодной, сырой и мрачной. Или даже черной по ночам. Непроглядно-чернильной, разрезаемой только светом редко горящих фонарей. Хлюпающей лужами каждое утро, каждый вечер и даже ночью. Пусть и не твоими ногами, а кем-то, кто спешит домой. Осень, разрезающая твое тепло, сберегаемое под одеждой. Осень, когда не хочется выходить. Вообще никуда. Вот только в квартире курить не стоило. В принципе не стоило бы и курить. Но нервы не железные, время позднее, одиночество жесткое. Так что оставалось только радоваться совершенно высохшей половине пачка «Вога» и все-таки выйти. Пусть и на балкон, а не на промозглую улицу. Ох стоило ж его сделать, балкон-то. Вон, как в доме напротив. Как это?.. Профлист? Да, точно. Профлист, окна пластиковые. Сухо, ветра нет, птицы не залетают. К ней вот залетали, пусть и не часто. А уж всякие букашки… ох и беда… Мухи, мотыльки, осы, пчелы, стрекозы и клопы. Этих летом было ну о-о-очень много. Хотя сосед и приколотил сетку на раму самого широкого, открывавшегося, окна. А эти сухие маленькие твари все равно находились повсюду. И даже два раза цапали осы. Сделать балкон, да. Всего пятьдесят тысяч, угу. Ну, может чуть меньше, чуть больше. Всего пятьдесят, ха-ха. С чего? Понятно, соседи с третьего легко сделали. Там и Ленка работает, и муж у нее, опять же, не… Не груши околачивает. А она? Ну, чего она то? В офисе, менеджером, как все, филолог, блин. Маме денег отдай, брала на стиралку. Однокласснику надо вернуть, занимала на кухню. А обувь? Вещи поменять, три года в двух юбках и трех блузках. Вот зачем ездила в Египет с Жанкой? Дура потому что, зачем еще-то? Все едут и я поеду. И наплевать на балкон. А ведь протекает. Вчера прямо над дверью полилось, вон, следы какие. Рамы эти деревянные, провисают, постоянно на закрываются, скрипят. Пахнут… сырым деревом и просто… Бедностью, что ли. Хотя, чего она бедная-то? Не продавец в «Пятерочке» или на рынке в контейнере. Хотя… Сигарета горела с легким треском. Сухая, пахла почему-то полынью. Противная и сладкая. Бывает же такое. А… В черном провале внизу что-то появилось. Пятый этаж, ночь, темнота. Но она увидела. Бледный овал с темными точками. Задранное вверх и глядящее на нее лицо. Смотрящее с… жаждой? Голодом? С чем, так явно ощутимым? Ветер ударил в лицо. Сбил дыхание, рубанув холодом через плохо сходящуюся молнию толстовки. Пахнул чем-то странным и страшным. Прелью гниющих листьев, сыростью разрытой земли, сладостью падали. Бледное пятно внизу мотнулось в сторону, не пропадая, замерло, продолжая смотреть вверх черными провалами. И, неотвратимо и жутко, оказалось рядом с деревом, одиноко торчавшим в палисаднике у подъезда. Вязом, огромным, выше кровли, никак не сбросившим листву. Вязом, так часто стучавшим в стекла ее старого балкона развесистыми толстыми и крепкими ветвями. Стучавшими прямо в ее окна… Прямо в них. Чертова отсыревшая рама так и не закрылась. Скрипнула и провисла. А белый овал мелькнул где-то на нижних ветках. |
