— Это хуже. Но может ей понравилось?

— Вряд ли, мистер Вайт… — парнишка жалобно всхлипнул. — Она сильно блеяла, а потом оборвала верёвку, которой я её привязал к забору, лягнула меня копытами и сбежала.

— Блеяла? Копытами? — я затянул бинт и хлопнул парня по плечу. — Всё, будешь жить… — и тут, наконец, до меня дошло в кого засунул свою пиписку этот засранец. — Подожди, получается, ты выебал козу?

— Ага, мистер Вайт… — размазывая слезы по щекам, быстро закивал Исайя. — Козу мистера Делоне. Как вы думаете, это большой грех?

— Ах ты грёбаный скотоложец… — я в буквальном смысле остолбенел. — Да я тебя сейчас сам…

— Ой-ой, не надо, не надо мистер Вайт!!! — Исайя сорвался с места и пулей вылетел из палатки.

— Твою же мать… — полностью обессилев, я приземлился задницей на чурбак и заржал. — Вы представляете, этот щенок присунул рогатой. Бе-ее-е!!! Козу!!! Господи, куда я попал…

— Мерзкий грязный маленький развратник! — возмущённо зашипела одна из старушек. Вторая активно закивала, соглашаясь с подругой.

— А что сделал этот мальчишка? — с любопытством поинтересовалась Пруденс. Она как всегда ничего не поняла.

— Бе-ее-е!!! — одна из китаянок приставила ко лбу пальцы, а вторая, пристроившись к ней сзади изобразила характерные возвратно-поступательные движение и на ломаном английском пояснила. — Коза надевать на своя бокки, твой понять, лаовай дурной?

У них получилось настолько комично, что через мгновение в палатке ржали все, мисс Меллори, Ромео, сами китаянки и даже старухи.

Но почти сразу же мы все заткнулись. А точнее, нас заставил заткнуться пронёсшийся над лагерем жуткий волчий вой. Дикий, вибрирующий вой, заставляющий леденеть кровь в венах…

Глава 7

Создавалось ощущение, что вой несётся прямо с неба, потому что, как я не всматривался в стену деревьев, индейцев так и не смог увидеть.

Сначала меня никак не тронули эти завывания, но уже через пару минут, стало ясно, что больше всего на свете мне хочется бежать, куда глаза глядят.

На переселенцев вопли индейцев подействовали ещё сильней: почти все закрыли себе уши руками, то и дело слышались всхлипывания и сдавленные молитвы.

Неожиданно неподалёку звонко стеганул выстрел, потом сразу второй.

— Не стрелять, мать вашу!!! — заорал я. — Не стрелять! — сорвался с места и отвесил оплеуху молоденькому чёрному пареньку, судорожно пытающемуся передёрнуть скобу карабина Спенсера. — Не стрелять, щенок! Они сами боятся вас!

С другой стороны лагеря доносились хриплые ругательства германского инженера.

— Хальт, ферфлюхтер швайн! Куда, грязный свинья! Хальт, доннерветтер! Цурюк, грюне шайзе…

— Стоять… — я едва успел поймать за шиворот взрослого мужика, сорвавшегося бежать. — Куда, баран грёбаный! Кто сдвинется с места, сам пристрелю…

Бородач с искажённой от ужаса мордой попытался отмахнуться, но я, на автомате коротко и резко двинул его по печени, уронил в грязь, а потом пнул под зад в сторону баррикады.

— Назад, ублюдок…

Действовал инстинктивно, больше из чувства самосохранения, а не из-за каких-то выдающихся командирских талантов. Так как прекрасно понимал, если поселенцы дрогнут, то конец всем наступит очень скоро.

Но матюги и рукоприкладство особо не помогали, я уже думал, что начнётся всеобщая дикая паника, как из-за фургонов в центре лагеря послышался детский звонкий голос.