— Просто хожу с объявлениями, — продолжал Хиппо, — видите, вот написано. Объявляю, по-моему, про какую-то приличную кафешку, куда котов вроде него вообще не пускают. Видите, просто стараюсь вести приличную жизнь, прокормить жену и семерых ребятишек. — Вой еще повысился.

Эдвину не понравились инициированные твидовой женщиной и завершённые Хиппо обвинения в сутенерстве. Вдобавок до толпы дошел факт неграмотности Хиппо, отчего она проявила к нему еще больше симпатии. Интуиция полыхнула, и Эдвин сказал Хиппо:

— Я все про тебя знаю. Ты звонок на малине.

Ошеломленный Хиппо выше замахал руками.

— На-а како-ой на мали-ине, — заныл он, — просто на одной хазе. И со всем с этим покончено. Завязано, Богом Всевышним клянусь. Не собираюсь я тут стоять, чтоб он меня оскорблял. Уйду с его дороги, — сообщил он симпатизирующей толпе. — Надо же вот так вот на меня наехать. — И приготовился тащиться дальше, прилаживая свои щиты.

— Надо на него в полицию заявить, — предложила твидовая женщина. Полисмен, легкий на помине, возник, присматриваясь, в дальнем конце улицы. — По-моему, — сказала твидовая женщина, — лучше нам не мешаться.

Универсальное чувство вины, думал Эдвин, пока толпа рассыпалась с пристыженными физиономиями. Государственный заменитель первородного греха. Хиппо улепетывал быстрей всех. Мужчина с дневными газетами в спешке выронил экземпляр «Стар». Осенний порыв ветра подхватил газету, налепил лист на задний щит Хиппо. «СКАЗАЛ ГЛУПЕЦ В СЕРДЦЕ СВОЕМ» мгновенно залепилось, и Хиппо принялся пропагандировать атеизм на лондонской улице. Хотя для него это никакой разницы не составляло.

Глава 14

— Мы с Кармен, — сказал Лес, — собирались прийти вечером навестить тебя и передать вот это. Но, видя тебя тут, могу сейчас отдать. — И протянул Эдвину записку в незапечатанном конверте. Там было сказано:

«Милый, я больше не живу в „Фарнуорте“, слишком дорого. Где, пока не знаю, но буду писать. Очень рада, что операция позади. Приду навестить, когда тебе действительно станет лучше. Люблю. Ш.».

— Ну, — сказал Лес, — очень быстро управились, правда? Удивительно, что нынче делают.

— У вас есть хоть какое-то представление, куда она отправилась? — спросил Эдвин. — Не сказала?

— Была тут вчера вечером, — сообщил Лес, — с тем художником. У меня мысль такая, что отправилась куда-то к Эрлс-Корту. Точно, конечно, не могу сказать.

— У меня просто нет ни единого пенни, — сказал Эдвин. — Ничего, кроме вот этой распроклятой шляпы. — Завернутая в «Таймс», она лежала на стойке бара.

— Много за нее не получишь, — заключил Лес. — Может быть, боб-другой. Деньги — вечная проблема. Я Кармен сейчас на работу послал. В гамбургерный бар, — добавил он.

Лес, решил Эдвин, гораздо приятнее Часпера. Лес уже уговорил две пинты легкого эля, смешанного с крепким. Все люди тут, в баре «Якорь», казались очень милыми людьми. Хозяин с хозяйкой тоже, кажется, очень милые. Очень симпатичные.

— Излишнее беспокойство о будущем не приносит добра, — изрек Лес. — Вот что тебе надо усвоить. Беспокойства не далее очередной выпивки вполне достаточно. Если хочешь, можно… — Он рыгнул, и превратил отрыжку в начальные такты «Trauermarsch» Зигфрида. — Потрясающе, — объявил Лес. — Волокут старика Зигфрида на погребальный костер.