— Не буду, — сказал Эдвин. А потом добавил: — Если побью, выпустишь?

— Да, да, да, да, да.

— Но всего один раз. Только один. А потом ты отпустишь меня?

— Все, что скажешь, чего пожелаешь. Давай, щелкай.

Эдвин выбрал хлыст с короткой крепкой рукояткой и длинным ремнем, щелкнул им в воздухе, а потом по спине Боба. На морщинистой истерзанной спине возник сердитый снимок хлыста.

— Сильней. Сильней, — молил Боб. Эдвин почувствовал, как в низу живота у него поднимается садистская радость. Это уж совсем ни к чему. Обозлившись на себя, еще щелкнул хлыстом. И еще. Потом швырнул поганый предмет через всю комнату, хлыст звякнул о бутылки, упал мертвой змеей. Боб лежал лицом вниз на полу, задыхаясь, спокойный. Он свалился на груду собственной верхней одежды.

— Теперь пусти меня, — сказал Эдвин. — Дай ключ.

— Нет, — прозвучал голос с пола.

— Ты обещал. Пусти.

— Нет, нет. Останься.

Эдвин, кроткий доктор Прибой, злобно пнул Боба, стараясь сбросить его с пиджака, где покоился ключ.

— Да, — сказал Боб. — Сделай так еще раз.

— Я, — сказал Эдвин, — забью тебя до смерти, черт побери, если не дашь ключ.

— Да, да, давай.

Ничего хорошего не выходило.

— Ты свинья, — заключил Эдвин. Боб расплакался. Презирая себя, Эдвин пошел в прихожую, толкнул входную дверь. Она безусловно была заперта. Вошел в спальню, увидел усеявшие ее бутылки, незастланную кровать с нуждавшимися в смене простынями, изодранные соблазнительные журналы кругом. Окно открывалось в шестиэтажную пустоту. Эдвин отошел от него, с изумлением обнаружил на стуле журнал, посвященный исключительно бичеванию. Зачарованно перелистал глянцевые страницы: страстные объявления раздел за разделом, изображение в действии свирепых хлыстов, ученая статья о вавилонских камерах пыток, многословная редакционная статья с упоминанием о кровном братстве читателей. Читая с разинутым ртом, услыхал трижды стукнувший молоток, львиную голову. Боб со стонами пошел в пальто к двери, успокоенным взором взглянув по дороге на Эдвина.

— Ты, — сказал он, — останешься тут. Это по делу.

Эдвин нашел на туалетном столике пачку непристойных снимков, начал перебирать, поражаясь возможности извращенного варьирования темы, которая в его здоровые времена казалась столь простой. Услышал шотландский говор вошедшего, вероятно мужчины из Горбалса. Из гостиной доносилась беседа:

— Зекай навздрянь, смотри, не фраернись.

— Заныкай хабар под вердник и ховай до самого крафтера.

— На вось?

— В основном махалы по ходке барыги. Свистнут, когда колотушки закинут на хазу.

— Глянь. Блянь. Длянь.

— Мокрушки на утренних летках. Борбота с колготой на вечер замахрючена.

— Хорошо.

Боб вернулся в спальню, где Эдвин под разнообразными углами исследовал самую сложную множественную позицию.

— Я ухожу, — объявил он. — Уезжаю в машине, а куда — тебя не касается. По делам. Вернусь завтра. Скажем, примерно к обеду. Ты тут останешься.

— Нет, будь я проклят.

— О да. Все с тобой будет в полном порядке.