— В Ноттингеме есть замок, отсюда фамилия джентльмена, — пояснил Эдвин. — Замок — шахматная ладья, отсюда название улицы.

— А теперь, пожалуйста, — попросил доктор Рейлтон, — перескажите историю.

— Я позабыл историю. История, в любом случае, глупая.

Доктор Рейлтон быстро чиркал заметки.

— Хорошо, — сдался он. — «Веселый» и «меланхолик», в чем разница?

— Есть разные разницы, — сказал Эдвин. — Одно слово трехсложное, другое четырехсложное. Одно французского происхождения, другое греческого. Одно прилагательное, другое существительное.

— Да вы одержимый, — заключил доктор Рейлтон. — Я имею в виду, словами.

— Это не одержимость, это занятие. Моя работа.

— Попробуем цифры, — опечаленно, терпеливо продолжал доктор Рейлтон. — От 100 отнимите 7, а потом продолжайте отнимать семь от остатка.

— 93, — уверенно сказал Эдвин, потом не столь уверенно, — 86… 79… 72… — С затемненной постели раздался голос:

— Семечки, когда в дартс играешь, да? Без конца отнимаешь, нет? — И пулеметом протараторил: — 65, 58, 51, 44, 37, 30, 23, 16, 9, 2. Ерунда, если в дартс играешь, да?

— Спасибо, мистер Дикки, — саркастически поблагодарил доктор Рейлтон. — Вы нам очень помогли.

— Надо было пособить, нет? Покончено с цифрами, да? — Тут спящий насмешник рядом с Эдвином принялся речитативом напевать свежие результаты:

«Блэкберн» — «Манчестер Юнайтед», 10:5.

«Ноттингем Форест» — «Челси», 27:2.

«Фулэм» — «Вест-Хэм», 19:3.

— Думаю, — вздохнул доктор Рейлтон, — на один день в самом деле достаточно.

— У него ставки, что ль, на уме, да? — уточнил Р. Дикки. — Они самые у него на уме, нет? Ставки.

— Хотите снотворную таблетку? — спросил доктор Рейлтон. — Чтоб заснуть, — пояснил он. Эдвин отрицательно покачал головой. — Ну, тогда хорошо. Спокойной ночи, доктор Прибой. — И ушел.

— Прямо сплошной сарказм, да? — сказал Р. Дикки. — Прям сплошная насмешка. Вроде торчал бы ты тут, если б на самом деле был доктор.

Эдвин выключил свою лампу у койки, последнюю. Теперь в палате было темно, кроме слабого ночника над головой и столь же слабой лампы на столике ночной сиделки, на столике, уютно укрывшемся в импровизированном шалаше за ширмами. Ночная сиделка где-то ужинала.

— Рассказывает тут истории про Ноттингем, — не унимался Р. Дикки. — Спорю, он никогда в жизни не бывал в Ноттингеме. У меня сестра туда вышла замуж. Я то и дело ездил повидаться, да. Милый городок, Ноттингем. Потрясающе, как они рассуждают про то, про что ни черта не знают, нет?

Глава 3

Эдвин сидел на краю своей койки с колотившимся сердцем, сильно затягиваясь сигаретой, гадая, почему она не пришла. Воскресное утро отзвенело, отзвонило по себе похоронным звоном, шелестя «Всемирными новостями»; впереди зиял день без докторов, без причиненной боли, расколотый двумя периодами для посещений, лишней закуской, воскресным угощением. Но похоже, не для Эдвина. Два удара на башне через площадь, половина времени для посещений прошла, а она не явилась. Р. Дикки говорил: «Точно так, да, вполне точно», — разговорчивой женщине лет восьмидесяти, наверно своей матери; с насмешником был маленький, хитрый с виду священнослужитель, один подвывал, а другой усмехался, рассуждая о любви Иисуса; дальше в палате в койке сидел молодой человек, горбатый, как Панч, с бородой как у Панча, в шапочке типа лыжной, обсуждая с кивавшим, жевавшим губу родичем автомобильные двигатели.