Он поставил к двери аппарат для искусственной вентиляции легких и удивился:

– Странно что-то. Пансионат – и вдруг разрыв матки.

– Ничего странного, это просто вы еще не попадали на такое, – ответила Лариса. – У идиоток, которые рожают дома без врача, Крым считается особенным местом. Самым что ни на есть благоприятным для родов. Вот они и слетаются сюда, как пчелки на медок. Рожают в гостиницах и пансионатах, а мы потом отдуваемся. На разрыв матки, слава Богу, никогда еще не приходилось выезжать, а разрывы влагалища случаются сплошь и рядом. Принимают обычно муженьки, а у них какой опыт? Никакого!

– Я так понимаю, что это естественный отбор! – встрял Юрий Палыч, которому даже в условиях экстремального вождения хотелось высказаться. – Дураки должны вымирать. Верно?

– Ты х. ню не пори! – строго сказала Лариса. – Ребеночек не виноват, что у него мамка дура. Заткнись и рули быстрей, да останови прямо у входа!

– Рад бы быстрей, да крыльев нет, – обиженно проворчал Юрий Палыч.

Четыре километра по дневному, забитому машинами Севастополю проехали за считаные минуты. Юрий Палыч, как и было велено, влетел на территорию и остановил машину прямо напротив входа в пансионат. Переехал впопыхах какую-то клумбу, но сейчас было не до таких мелочей. Данилов с Ларисой пулей выскочили из машины и вбежали в вестибюль. Кажется, Лариса сшибла кого-то с ног. Кто-то что-то кричал вслед. Лифта ждать не стали, взлетели наверх по лестнице и наткнулись на бледного как мел мужчину, закутанного в одеяло на древнеримский манер.

– Сюда! Скорее! Она умирает! – завопил встречающий и побежал по коридору, придерживая одеяло левой рукой и громко шлепая по ковролину босыми ногами.

Момент был неподходящим для посторонних наблюдений и выводов, однако Данилов отметил, что у встречающего имеется выраженное плоскостопие.

За спиной у Данилова слышалось топанье и бессвязные слова, большей частью неприличные. Это бежал с носилками Юрий Палыч. Он разогнался настолько, что, оказавшись в триста тринадцатом номере, не смог сразу затормозить и врезался в Ларису, нарушив своим безответственным поведением немую сцену, достойную пера Гоголя или Пушкина.

На двуспальной кровати, носившей следы недавних безумств, лежала на спине молодая девушка, совершенно голая, живая и даже в сознании. Обеими руками она придерживала большой, явно девятимесячный живот. Простыня под девушкой была мокрой, но не красной, как бы полагалось при разрыве матки, а белой, точнее – грязновато-белой. Увидев бригаду, девушка виновато улыбнулась и часто-часто заморгала.

Даже столь опытным скоропомощникам, как Данилов и Лариса, потребовалось секунд пять-семь для того, чтобы оценить несоответствие между реальностью и ожиданиями. Первым пришел в себя Данилов. Он посмотрел на Ларису и сказал то, что и так было ясно:

– Пузырь.

– Вот. даки! – ответила Лариса и грозным басом спросила: – Кто передавал вызов?!

– Я передавал, – пролепетал мужчина. – А что? Уже поздно? Почему вы ничего не делаете?

– Потому что вы уже все сделали! – так же грозно ответила Лариса, переводя взгляд на девушку. – Вам что, не говорили, что на последних неделях нужно воздерживаться?

Данилов тем временем уже успел оценить пульс пациентки и надеть ей на руку манжету тонометра.

– Мне сказали, что можно до самого конца, только осторожно, – девушка переглянулась с мужчиной. – Мы так и делали…

– Вижу, – констатировала Лариса и посторонилась, пропуская вперед Юрия Палыча, который, выглядывая из-за ее плеча, с интересом наблюдал за происходящим.