– Доктор Фишер, – сказал я.

Я ненавидел его даже до того, как с ним познакомился, и мне было противно произнести «твой отец»: разве она не призналась мне, что слухи о его ужинах соответствовали действительности?

– А нам незачем его спрашивать, – сказала она. – К тому же, по-моему, ему это будет безразлично.

– Я говорил тебе, сколько зарабатываю. По швейцарским условиям это немного на двоих.

– Обойдемся. Немножко мне завещала мама.

– И к тому же мой возраст. Я бы мог быть тебе отцом, – добавил я, думая, что как раз им и стал – заместителем отца, которого она не любит, и что своим успехом я обязан доктору Фишеру. – Я бы мог быть даже твоим дедом, если бы женился пораньше.

Она сказала:

– Ну и что? Ты мой любовник и мой отец, мой ребенок и моя мать, ты вся моя семья, единственная семья, которая мне нужна. – И она прижалась своим ртом к моему, чтобы я не мог возразить, придавила меня к постели, и так мы поженились, на радость или на горе, без разрешения доктора Фишера, а если на то пошло, и без благословения священника.

Брак такого рода не имел законной силы, а значит, невозможен был и развод. Мы обвенчались друг с другом бесповоротно и навсегда.

Она вернулась в белый дворец в классическом стиле на берегу озера, уложила чемодан (удивительно, как много вещей может женщина затолкать в один чемодан) и ушла, не сказав никому ни слова. Лишь когда мы купили платяной шкаф и кое-какую кухонную утварь (у меня не было даже сковородки), а также более удобный матрац и прошло три дня, я сказал:

– Он, наверное, удивляется, куда ты исчезла. – Я сказал «он», а не «твой отец».

Она делала прическу в китайском стиле, которая мне так нравилась.

– Он, может, ничего и не заметил, – бросила она.

– Разве вы обедаете не вместе?

– Его часто не бывает дома.

– Пожалуй, мне надо пойти увидеться с ним.

– Зачем?

– А если он станет искать тебя через полицию?

– Они не будут слишком усердствовать, – возразила она. – Я уже взрослая. Мы не совершили никакого преступления.

Но я не был уверен, что его не совершил – конечно, не юридически, но в глазах отца: однорукий инвалид, которому за пятьдесят и который целыми днями строчит письма о шоколаде, склонил к сожительству девушку, которой нет и двадцати одного года.

– Если ты в самом деле хочешь пойти, – сказала она, – ступай. Но будь осторожен. Пожалуйста, будь осторожен.

– Он так опасен?

– Это дьявол во плоти, – сказала она.

3

Я отпросился на день с работы и поехал на машине к озеру, но чуть не повернул обратно, когда увидел размеры парка, серебристые березы, плакучие ивы и огромный зеленый каскад лужайки перед колоннадой портика. Сонная борзая разлеглась, как геральдическая эмблема. Я почувствовал, что мне полагалось бы зайти с черного хода.

Когда я позвонил, дверь отворил человек в белой куртке.

– Можно видеть доктора Фишера? – спросил я.

– Ваша фамилия? – грубо осведомился он. Я сразу понял, что это англичанин.

– Мистер Джонс.

Он провел меня наверх по нескольким ступенькам то ли в коридор, то ли в прихожую – там стояли два дивана, несколько кресел и висела большая люстра. Один из диванов занимала пожилая дама в голубом платье, с голубыми волосами и множеством золотых колец. Человек в белой куртке исчез.

Мы с ней взглянули друг на друга, потом я осмотрел комнату и подумал об источнике всего этого богатства – о «Букете Зуболюба».