Ума не приложу, что делать в этой ситуации…

Отпив кофе, я сажусь на диван и принимаюсь массировать виски пальцами. Мысленно пытаюсь подсчитать, какой сейчас день недели, и сколько уже нахожусь в клинике, но так ничего и не выходит.

– Семь часов переработки, – подсказывает Анфиса Андреевна, врываясь в помещение, – тебе пора завести здесь раскладушку, голубчик.

Я открываю глаза.

Старшая сестра прикрывает дверь, подходит к столу и тут же начинает колдовать с чашками и контейнерами.

– Вот пирожки, Вадюш, с мясом. Кушай, а то знаю тебя: голодом себя моришь, в столовую сходить некогда, а дома когда ещё будешь?

Я улыбаюсь.

Всё желание ворчать на Анфису Андреевну испаряется в миг.

Мне нравится слышать её голос, он такой, по матерински тёплый, что ли. Нравится видеть, как она хлопочет в моём кабинете, точно у себя на кухне, как ласково ругает молодых сотрудников или нерадивых пациентов, как талантливо организует процесс работы и держит в своих хрупких руках порядок во всём отделении.

Как бы ни хотелось, у меня не получается сердиться на эту немолодую женщину с тяжёлой, грузной походкой и усталым, но добрым лицом.

– Я уже домой собираюсь. – Говорю я, взглянув на часы.

Осталось только сделать усилие и подняться с дивана.

– Да фигушки! – Вдруг выдаёт она. Ставит на стол тарелку с пирожками и вазу с конфетами, хотя прекрасно знает, что я ненавижу сладкое. – Ты уже меня прости, Вадечка, но тут Фролов звонил, вызывает тебя. Беременяшка у него какая то в приёмном, и это, кажется, по твоей части.

– Сейчас? – Уточняю я, делая глоток обжигающего чёрного кофе.

– Да. – Разводит руками Анфиса и усаживается на стул. – Сам же знаешь, у них, прости господи, именно к вечеру и начинаются все выкрутасы! У моего сына на скорой ближе к ночи самый пик наступает: телефон разрывается. То бабке какой давление смерить, то припадки у психов, то у кого то первый раз месячные начались, надо проверить, всё ли в порядке с густотой и объемом, то вчера, вон, вообще – один мужик позвонил с холодной мошонкой: «Скажите, она у меня точно нормальной температуры, доктор?». Пришлось ведь трогать!

Я не могу не улыбнуться ещё раз.

Старшая сестра расцветает: она этого и добивалась.

– Ты скушай пирожок, да сходи, посмотри её, ладно? – Ласково говорит она, придвигая тарелку ближе. – Ты же этих беременных знаешь: в боку кольнуло, они «Ой ай, мамочки, это выкидыш!», но ведь всяко бывает, да? Раз на раз не приходится.

– Конечно. – Вздыхаю я и потираю веки.

В глазах режет, будто песка насыпали. Но если вернусь домой, ещё несколько часов пролежу в состоянии тревожности и не смогу заснуть.

– А пирожок? – Улыбается Анфиса.

– Спасибо за заботу, но пока совсем нет аппетита.

– Ничего. – Понимающе кивает женщина. – Заверну тебе с собой.

– Спасибо. – Вежливо соглашаюсь я.

– Вадик, а… – запинается она.

– Что?

Замечаю, что Анфиса Андреевна смотрит на мои сложенные в замок руки.

– Ещё носишь его?

– Его? – Я впиваюсь глазами в своё обручальное кольцо. – А… вы про это…

Задумчиво кручу его пальцами. Как обычно вернул на место сразу после операции.

– Не хочу лезть с советами, – пытается улыбнуться старшая сестра.

– Да, не стоит. – Я встаю и иду к двери. Мне тяжело дышать от этого разговора, хочется скорей сбежать. – Осмотрю эту пациентку, и домой.

Быстрым шагом сбегаю по ступеням: пролёт, ещё пролёт.