Михаил сразу повеселел и на работе все складывалось удачно. Но по утрам стало мучать похмелье, хотя сам он этого по-прежнему не сознавал и алкоголиком себя не считал. Даже в возрасте 50 лет он мог выпивать по две-две с половиной бутылки коньяка. Перенес ещё один инфаркт, но пить не бросил – без спиртного своей жизни не представлял.

Я видела его в разных состояниях – и трезвым, ироничным и чуть высокомерным, и после двух бутылок коньяка, и утром, когда он напряженный и бледный заезжал к своей любовнице Лене (она была моей соседкой) и срывающимся голосом просил её охладить шампанское (обычно он пил только коньяк), а потом трясущимися руками подносил бокал и с жадностью выпивал в несколько приемов всю бутылку; через несколько минут его лицо розовело, мышцы расслаблялись и появлялась улыбка.

Мы неоднократно беседовали, Михаил был довольно откровенен, особенно будучи в состоянии опьянения, тем не менее, никогда не признавал себя больным алкоголизмом. Выпив сколько ему хотелось (иногда он приезжал уже сильно навеселе), он со снисходительной улыбкой говорил: "Ну, доктор, я готов, давайте продолжим наше интервью". Обычно при этом присутствовала Лена, но от неё у него не было секретов.

Михаил никогда не соглашался со мной, что у него есть признаки алкоголизма, насмешливо улыбался и говорил : "Алкоголики – это те, кого вы лечите, милый доктор, а я в вашем лечении не нуждаюсь. Когда захочу, я сам бросаю пить и сейчас в любой момент могу остановиться. Хотите на спор продемонстрирую?". И действительно, он мог прекратить прием спиртного в тот вечер, хотя выпил уже не менее 2-х бутылок коньяка, и по всем известным закономерностям алкогольной болезни следовало бы ожидать утраты контроля. Но даже после такого количества алкоголя Михаил оставался корректным, никаких нарушений поведения у него не наблюдалось. Его опьянение, в основном, проявлялось в его откровенности. Трезвый, он был закрыт, малоразговорчив, на все вопросы отвечал шутливой репликой, но ничего о себе не рассказывал.

Он был одним из немногих моих пациентов, которые столь подробно изучили самих себя и свою зависимость от алкоголя и могли это подробно описать. Например, влечение к спиртному Михаил описывал так: "Как будто у тебя внутри какая-то заноза, и мешает, и вытащить не можешь. Пытаешься отвлечься, одной половиной мозга думаешь о делах, а другой о бутылке коньяка в сейфе, и как в детстве ковыряли болячку – и больно, и как-то даже приятно, так и эта заноза. Думаешь, а может все же не стоит, выпью потом, вечером, а как-будто другой человек говорит – да подумаешь, все равно работа не идет, давай уж выпей и успокойся. Бывает, подойду и открою сейф, уже и бутылку достану, но нет, ставлю на место и опять сажусь за стол, опять помучаю себя немного. Потом думаю, ну чего так мучаться, кому хуже от этого, я-то сам знаю, что только лучше станет. Встаю, наливаю. Одной мало, ни то, ни се, быстро ещё две. И все. Теперь знаю, пойдет первая волна – это то, что мне было надо. И работа пошла, и то, над чем бился, сразу сложилось. Часа на два меня хватает. Но по второму разу я уже не сопротивляюсь. Прошу секретаршу сделать кофейку покрепче, и вместе с кофе коньяк – это то, что надо. По мне не заметно, даже если я бутылку выпью. Да мне и не перед кем отчитываться. А то, что коньяком пахнет, так от настоящего мужчины так и должно пахнуть. Мне ещё никто не говорил, что это плохо. Сейчас от всех толковых людей пахнет хорошим напитком и дорогим одеколоном. Дело я делаю, а что пью – это никого не касается".

С тех пор, как Михаил стал руководителем своей фирмы, он стал регулярно пить и на работе тоже. Очевидно, это было связано с похмельем, хотя он отрицал потребность в опохмелении: "Никакого похмелья у меня нет, просто хочется выпить".