|
Я узнал об этом от самой миссис Стронг, когда возвращался вместе с нею с похорон моего друга. – Мой дорогой Стивен оставил вам только десять тысяч фунтов, доктор, – сказала она, покачав головой. – Без сомнения, если бы Бог дал моему бедному Стивену время распорядиться, он оказался бы более щедрым по отношению к вам. Зная, как высоко он ценил вас, и помня, что вы в угоду ему отказались от призвания и посвятили себя делу той партии, чьим горячим сторонником он был, я уверена, он хотел, чтобы я обеспечила вас материально, как это сделал бы он сам, останься он жив. Именно это он и хотел сказать мне, когда смотрел на меня так упорно перед смертью. Я догадалась по его глазам. И потому, доктор, пока я имею хоть что нибудь, вы никогда не будете нуждаться. Я отлично понимаю, что член парламента – немалая фигура и должен жить согласно своему положению, а на это нужно немало денег. Но я полагаю, что если я ограничу свои личные расходы пятьюстами фунтами в год и выделю еще тысячу фунтов в фонд антивакцинистов и на общество противников намордников для собак, да еще на общество отыскания десяти исчезнувших колен израилевых, то смогу ежегодно выделять вам до тысячи двухсот фунтов. – Но позвольте, миссис Стронг, я не имею никакого права рассчитывать на какую либо поддержку с вашей стороны! – Доктор, я только исполняю волю моего дорогого Стивена! Он желал, чтобы я, располагая его же деньгами, которые послал ему Господь, обеспечила вас, быть может именно для того, чтобы дать возможность такому талантливому человеку, как вы, свергнуть тиранию правительства. Я не стал больше возражать, и с тех пор раз в полгода, первого января и первого июля, аккуратно получал назначенную ею сумму. Но со временем мной стала овладевать тревога: миссис Стронг постепенно слабела умом, с трудом узнавала знакомых и не усваивала самых простых вещей, понимать же что либо в делах совершенно перестала. В течение некоторого времени ее банкиры еще продолжали выплачивать мне по прежним письменным предписаниям, но когда узнали о ее состоянии, то прекратили выдачу денег. Я оказался в крайне затруднительном положении. Никаких сбережений у меня не было и, забросив за эти семнадцать лет врачебную деятельность, я, конечно, уже не мог рассчитывать на практику. Оставаться членом палаты я мог очень недолго: пока мне давали в долг, пока распродавалось и закладывалось приобретенное мной небольшое движимое имущество. Этого хватило на целых полтора года, но скоро мои денежные затруднения стали известны всем, и меня уже встречал далеко не прежний дружелюбный прием, так как без состояния в Англии нечего рассчитывать на популярность. Наконец дело дошло до крайности. Никогда еще, с того самого дня, когда, вернувшись из зала суда после процесса с Колфордом, я сидел перед рюмкой с ядом, не чувствовал я себя таким пришибленным и обескураженным, как теперь. Я положительно не знал, как прокормить себя и дочь – ведь я был уже не молод и не способен начать жизнь заново, и не к кому было обратиться за помощью и поддержкой. Измученный и удрученный, вернулся я вечером домой после долгого бесцельного шатания по улицам. В прихожей на столике я нашел телеграмму и равнодушно вскрыл ее, пока шел к дверям своего кабинета. Телеграмма от одного из первых адвокатов в Денчестере была следующего содержания: Наша клиентка миссис Стронг внезапно скончалась сегодня, в три часа пополудни. Необходимо видеть Вас. Можете ли Вы быть завтра в Денчестере? Если нет, просим указать, где и в какое время позволите ожидать Вас в Лондоне. «Ожидать меня в Лондоне?» – подумал я. Представитель такой большой фирмы едва бы побеспокоился приехать в Лондон ради меня, если бы не какое то чрезвычайно важное и приятное для меня и для него самого сообщение. Вероятно, миссис Стронг оставила мне сколько нибудь денег или даже назначила меня своим единственным наследником. Уже не раз в моей жизни счастье оборачивалось ко мне лицом в тот самый момент, когда я стоял на краю гибели. |
