— Я… я не знаю. — Она пыталась удержаться на ногах. — Я чувствую себя так странно. — Её глаза затуманились, и он заметил, что она двигается, как лунатик.

— Валти! Что с ней происходит?

— Боюсь, я не знаю, капитан. Возможно, это только реакция. Такое бывает в трудные времена с людьми, которые не привыкли к конфликтам и неприятностям. Отправь её в постель, и я пришлю к ней корабельного врача, чтобы тот взглянул на неё.

Офицер-врач был поставлен в тупик.

— Психология — не моё дело, — заявил он. — Персонал Сообщества редко испытывает трудности такого рода, поэтому среди нас мало хороших психиатров. Я дал ей успокоительное. — Он виновато улыбнулся. — Так много наук, этих проклятых наук. Одна голова все их не вмещает. Я могу вправить кости или подобрать лекарства против инфекционной болезни, но когда в мозгах беспорядок, то все, что я могу, — это пробормотать несколько наполовину забытых медицинских терминов.

Надежды Ленгли рассыпались в прах.

— Пойдёмте, капитан, — сказал Валти, взяв его за руку, — попробуем состряпать витаминные пилюли для Сариса Хронна, после этого вы сможете немного поспать. В двадцать четыре часа мы уберёмся из Солнечной системы. Думайте об этом.

Они работали в лаборатории, когда туда сунулся Сарис.

— Она ходит, — сказал он, — она ходит туда и сюда и выглядит очень странно.

Ленгли выскочил в коридор. Марин стояла полусогнувшись и глядя на него как-то снизу прояснившимися глазами.

— Где я? — быстро спросила она.

— Возвращайся назад, — сказал он. — И ложись в постель.

— Я чувствую себя лучше, — сказала она ему. — У меня в голове было какое-то давление, потом все потемнело перед глазами, и вот я почему-то здесь, — но я чувствую себя прежней.

Нетронутый стакан наркотика стоял на столике рядом с её постелью.

— Выпей это, — сказал Ленгли. Она повиновалась, улыбнулась ему и уснула. Он подавил желание поцеловать её.

Вернувшись, он застал Сариса, прячущего флягу с приготовленной для него смесью в мешочек, висящий у него на шее. Валти отправился возиться со своими бумагами, они оказались одни среди машин.

— Я почувствовал, что её сознание прояснилось, как будто я… услышал это, — сказал Сарис. — Часто у представителей вашей расы бывают такие расстройства?

— И сейчас, и всегда, — сказал Ленгли, — шарики зашли за винтики. Я боюсь, мы спроектированы менее удачно, чем твой народ.

— Вы могли бы быть такими же. Мы убиваем неполноценных в молодости.

— Такое у нас бывало и раньше, и теперь, но редко и недолго. Нечто в нашей природе запрещает нам делать это.

— И это при том, что из-за собственных амбиций вы можете уничтожить мир. Я никогда не пойму вас.

— Сомневаюсь, что мы сами когда-нибудь поймём себя.

Ленгли потёр шею, раздумывая.

— Может быть, потому, что мы не телепаты, и каждая индивидуальность развивается отдельно и независимо от других своим собственным путём? Твой народ обладает эмоциональной эмпатией; тримане, я слышал, могут прямо читать мысли. В таких случаях индивидуальность находится под контролем всей расы и развивается в общем русле. Но в человечестве каждый из нас всегда один, мы можем всегда выработать независимый образ жизни.

— Это может быть. Я был поражён вашей неодинаковостью. Иногда я думаю, что ваш народ — отчаянье и надежда вселенной.

Ленгли зевнул. Боль и усталость означали, что действие стимулятора кончается.

— Черт с ним.