Ленгли выбросил сигарету и откинулся на спинку кресла. Прекрасно. Он сделал открытие, способное потрясти Империю. Это произошло потому, что он происходил из другого времени, с разнообразием жизненных стереотипов и мышления. У него был ум свободного человека, без каких бы то ни было ментальных способностей. История его мира была суровой, полной бурных событий, его кумиром был «прогресс», поэтому все окружающее было ему видно ярче, точнее, чем людям, чей мир уже более 2-х тысяч лет находился в застое.

Ну что теперь делать с этими фактами?

У него возникло озорное желание вызвать Валти и Чантхаваар и рассказать им. Пустить их потуги псу под хвост. Но нет, кто он такой, чтобы втыкать палки в колеса миллиардов человеческих жизней. И возможно он сам станет жертвой этого процесса? Он не судебный исполнитель, и не Господь бог — его желание — вспышка бессильного гнева.

Так что лучше помалкивай, парень, хотя если появятся подозрения о том, до чего я докопался, то это будет ещё не конец. Тогда я стану важной фигурой и посмотрю, что из всего этого получится.

Ночь, и он один в своей квартире. Неожиданно он увидел отражение своего лица в зеркале. Оно ещё более вытянулось, загар исчез. Седые пряди волос были спутаны. Он почувствовал себя старым и усталым.

Раскаяние терзало его. Какого черта он подстрелил того парня в африканской заварушке? Это был бессмысленный поступок, так же, как было бессмысленным все то, что он пытался сделать в этом, чуждом ему мире. Вычеркнуть из жизни — или заставить страдать другого — без всякой цели. Он просто здесь никому не нужен.

Села она рядом со мной

И коснулась моей руки,

Мне шепнула: "Ты здесь чужой,

В чуждом крае, в земле тоски…"

Она! Что сейчас с Марин? Жива ли она? Или, может быть, отправив её на нижний уровень, ты лишил её жизни? Он не думал, что она начнёт торговать собой, скорее умрёт от голода, но в Старом Городе могло все случиться.

Раскаяние обожгло его. Он не должен был прогонять её. Он не должен был выдавать свои ошибки за её, ведь она только хотел разделить ношу. Его нынешнее жалование было небольшим, его едва хватило бы на двоих, но они смогли бы подработать как-нибудь.

Неожиданно он послал вызов Главное полицейское управление. Вежливый раб сообщил ему, что закон не позволяет следить за передвижением свободных, если те не были замешаны в каких-либо преступлениях. Этим могло за деньги заняться Специальное подразделение — денег надо больше, чем есть у него. Очень сожалею, сэр. Занять деньги. Украсть. Самому отправиться на нижний уровень, предложить вознаграждение, хоть какое-нибудь, но найти её!

А захочет ли она возвращаться назад?

Ленгли вдруг почувствовал, что его всего трясёт.

— Этого не стоит делать, парень, — произнёс он вслух в одиночестве, в пустой комнате. — Ты начал суетиться. Присядь и немного подумай.

Но все его мысли крутились и суетились, как испуганные мыши. Он — аутсайдер, неудачник, пень в квадрате, живущий на милостыню слабого академического интереса. Он ничего не умеет делать, у него нет никакой подготовки, никакого навыка, и если бы ни этот Университет, сам по себе анахронизм, то он скатился бы на самое дно, в трущебы.

Но какое-то глубокое внутреннее упорство удерживало его от самоубийства. Хотя с другой стороны подкатывалась тёмная волна безумия. И все это хныканье, самокопание — первый признак внутреннего распада. Сколько он уже здесь, в Университете? — Две недели. И уже начал сдавать.

Он приказал окну открыться. Балкона не было, он высунулся подальше и глубоко вздохнул. Ночной воздух был тёплым и влажным. Даже на такой высоте чувствовался запах земли и полей. Звезды висели над головой, дразня своей недоступностью.

Что-то легко скользило в темноте, какая-то чуть поблёскивающая тень.