Но Билл получив сына, быстро забыл свои обещания. Вскоре он вернулся к своим привычкам, но мне было все равно. У меня были сын и отель, который продолжал развиваться. Были построены теннисные корты и запланировано поле для игры в мяч. Постояльцев катали на катере и угощали изысканными обедами. Строительство курорта стало главной целью моей жизни, и я занималась этим так, что не упускала ничего из того, что могло бы этому помешать. Когда мне исполнилось двадцать восемь лет, я услышала, как кое-кто из сотрудников называет меня «старуха». Сначала мне это не понравилось, но потом я поняла, что так шутливо они назвали свою начальницу.

Однажды чудесным летним днем, когда небо было безоблачно, а с океана дул освежающий бриз, я вернулась в свой кабинет после инспекции бассейна и разговора с садовником об устройстве новых садов за отелем. Почти стопкой лежала на столе, как обычно ожидая меня, и как обычно это была высокая стопка. Я со скукой просмотрела большую часть писем, откладывая счета и сортируя просьбы забронировать номер вместе с личными письмами от наших бывших постояльцев, написанных в ответ на мои открытки с благодарностью и по особым случаям.

Но одно письмо привлекло мое внимание. Оно было написано едва понятным почерком и наверняка пересылалось с одного места на другое перед тем, как прибыло в Мидоуз, а потом в Катлерз Коув. Я не узнала имени. Я вскрыла конверт и достала тонкий листок, чернила на котором уже слишком выцвели. Письмо начиналось словами:

«Дорогая мисс Лилиан.

Вы не знаете меня, но мне кажется, что я вас знаю. Мой двоюродный дед Генри все время рассказывал о вас с того момента, как он приехал, и до своей кончины, которая случилась вчера. Большую часть времени он рассказывал о своей жизни в Мидоуз. По его словам, там было хорошо. Особенно нам нравилось слушать о больших празднествах на лужайках, о музыке, еде и играх, в которые вы играли.

Когда Генри рассказывал о вас, то говорил так, как будто вы маленькая девочка. Уверена, что он никогда не считал вас взрослой. Но он так много думал о вас и так много рассказывал о том, какой вы были милой и красивой девочкой и как были добры с ним. И я пишу вам, чтобы сообщить, что его последние слова были о вас.

Не знаю, как он мог смотреть на меня и так думать, но он решил, что рядом с ним не я, а – вы. Он взял меня за руку и сказал мне, чтобы я не мучилась. Он сказал, что отправляется назад в Мидоуз, и если вы повнимательнее поищете его, то вскоре увидете, что он идет по дороге. Он сказал, что будет насвистывать и вы узнаете мелодию. В его глазах обычно было столько жизни, когда он говорил это, что я даже подумала, что так может случиться. Поэтому я хочу, чтобы вызнали.

Надеюсь, что вы чувствуете себя хорошо и не смеетесь над моим письмом.

Искренне ваша

Эмма-Луи, внучка Генри».

Я отложила письмо в сторону. Не знаю, как долго я сидела и вспоминала, но солнце уже близилось к закату, и через окна протянулись длинные тени. И мне на самом деле стало казаться, что я снова в Мидоуз, что я маленькая девочка, и когда я повернулась и посмотрела в окно своего кабинета, то не увидела отеля.

Я увидела длинную дорогу, ищущую к дому, и на мгновение меня отбросило в прошлое. В доме была необыкновенная суета. Вокруг сновали слуги, а мама, напевая, отдавала распоряжения. Все готовились к одному из наших грандиозных празднеств. Лоуэла побежала к Евгении, чтобы причесать ее и помочь одеться. Все проходили мимо, а когда я позвала маму, она продолжала заниматься своими делами, как будто и не слышала меня. Это привело меня в отчаяние.

– Почему меня никто не слышит? – закричала я. Испугавшись, я выбежала на крыльцо. Неожиданно дом начал стареть прямо у меня под ногами, ступеньки становились шаткими и ветхими, стены – растрескавшимися.