Она знала, что этот день наступит. Но думала, надеялась, молилась, чтобы не слишком быстро.

– Мама?

– Клара? – позвала она и постучалась.

Редко кто из них запирал двери, хотя опыт и говорил им, что в этом есть резон. Но жители деревни знали, что безопасность в их доме обеспечивает вовсе не замок. И если беда придет, то не из-за открытой двери.

Однако сегодня Клара заперлась на задвижку. «Чего она боится?» – с недоумением подумала Мирна.

– Клара?

Мирна постучалась еще раз.

Чего опасается Клара? Кого не хочет впускать?

Дверь распахнулась, и, увидев лицо подруги, Мирна получила ответ.

Ее. Клара не хотела впускать ее.

Ну что ж, из этого ничего не получилось. Мирна продефилировала в кухню, такую же знакомую, как и ее собственная.

Она поставила чайник и достала две кружки. Опустила в них пакетики травяного чая. Ромашку для Клары, мяту для себя. Потом взглянула в расстроенное лицо подруги:

– Что случилось? Что с тобой происходит, черт побери?

За спиной шефа стояли биографии, книги по истории, научные издания. Художественная литература и публицистика. А толстенный том об экспедиции Франклина, казалось, выскочил прямо из головы Гамаша.

Они поболтали несколько минут, но не как тесть и зять, а как товарищи. Как выжившие в одной и той же катастрофе.

Она ощущала запах мятного отвара, который пила ее дочь, и слышала, как мотылек бьется о стекло лампы на крыльце, трепеща крылышками.

Две женщины переместились на веранду, Анни села на качели, а Рейн-Мари – в кресло. Перед ними лежала деревня Три Сосны, кое-где в окнах еще горел янтарный свет, но большинство домов уже погрузилось в темноту.

Они разговаривали не как мать и дочь, а как две потерпевшие кораблекрушение, которые вместе плыли на спасательном плоту и вот наконец оказались на твердой земле.

– Он ходит к психотерапевту, – откликнулась Анни. – И в Общество анонимных алкоголиков. Ни одного собрания не пропустил. Я думаю, он с нетерпением ждет каждого, хотя ни за что в этом не признается. А как папа?

– Он делает зарядку. Мы много гуляем. С каждым днем он может ходить все дальше. И даже поговаривает о занятиях йогой.

Анни рассмеялась. Ее лицо и фигура были созданы не для парижских подиумов, а для хороших ужинов, книг у камина и веселья. Она была создана из счастья и для счастья. Но Анни Гамаш потребовалось немало времени, чтобы найти свое счастье. И поверить в него.

И даже сейчас, в тихий летний вечер, в глубине души она опасалась, не отберут ли у нее обретенный рай. Снова. Пулей, иглой. Крохотной болеутоляющей таблеткой, которая, напротив, приносит столько боли.

Анни поерзала на сиденье, прогоняя тревожные мысли. Бóльшую часть жизни она провела, оглядывая горизонт в поисках опасностей, настоящих или вымышленных, но теперь знала, что реальные угрозы ее счастью приходят не из какой-то отдаленной точки, они появляются, когда ты их ждешь. Когда ты предполагаешь, что они появятся. Когда думаешь о них. А иногда и сама их создаешь.

Ее отец шутливо обвинял ее в том, что она живет на руинах собственного будущего. Но как-то раз она заглянула ему в глаза и поняла, что он не шутит.

Он ее предупреждает.

Однако расстаться с привычкой было нелегко, в особенности еще и потому, что потери могли оказаться колоссальными. И она чуть не утратила все, что имела. Из-за пули. Из-за иглы. Из-за крохотной таблетки.

Ее мать тоже чуть не потеряла все.

Им обеим позвонили посреди ночи: «Приезжайте немедленно. Сейчас же. Пока не поздно».