Он потянулся под шляпные поля, стараясь на глаз определить, обидно ли. Но увидел её ухо и щёку, розовеющие в солнце и свежем воздухе.

А воздух вдруг посинел от прозрачного дыма. Запахло кострами. По краям парка жгли поля сухой травы, и никто не знал, нужны ли эти палы, или мальчишки озоруют, благо стебли вспыхивали от единой спички.

— Обидно, — согласилась Аделаида Сергеевна.

— Пусть им тоже будет обидно, как и мне, — оживился он, нервно застёгивая пальто, словно защищаясь от дыма.

— Чего вы хотите?

— Какую-нибудь им пакость.

— Пакости, уважаемый, я не делаю.

— А мне сказали…

— Дураки сказали, — перебила она. — Я занимаюсь эманацией утраченного духа.

— Я, считай, всё утратил…

— Так чего вы хотите?

— У меня ихние продукты поперёк горла стоят. Пусть и они хоть раз поперхнутся.

— Сто рублей.

— Дорого, — удивился он. — Могу только пятьдесят.

— Такая будет и эманация.

— Какая такая?

— Уценённая.

Он насупленно посмотрел на дубы, на кучу прелых листьев, на сизый воздух. Пятьдесят рублей тоже деньги.

— Я на пенсии.

— В автобусе вам уступят место.

— Ладно, пусть эта… уценённая.

Он полез в нагрудный карман и долго шевелил там пальцами, вслепую отсчитывая сумму. Она взяла её небрежно, как берут трамвайный билет.

— Почтенный, сообщите мне какую-нибудь подробность из их жизни. Например, какие между ними отношения?

— Вроде бы любовь. Ревнует её сильно…

— Достаточно. Теперь нужны их имена и адрес. Подождите, я возьму записную книжку. Рой, дай сумочку!

Гора сухих листьев вздрогнула и зашелестела. Из неё медленно вышла огромная белёсая овчарка с дамской сумочкой в пасти. Пенсионер вцепился в скамейку и смотрел на собаку, тяжело дыша. Рой тоже дышал тяжело, — жарко.

— Ну? — сказала Аделаида Сергеевна, достав записную книжку.

— А вы ничего такого… В смысле смертельного или подсудного?..

— Я, почтенный, работаю на биотоках.

— Током и убить можно.

Он медленно вздохнул, боясь движением груди привлечь внимание овчарки.

Из дневника следователя.

Рядом со мной живёт семидесятилетний пенсионер, которого непонятно зачем отправили на пенсию: он бегает, что-то носит, что-то сверлит, кого-то навещает… Ему известно всё на свете. Вчера остановил меня и почти час рассказывал, чем он занимался в жизни: от преподавания до водолазных работ, от дрессировки овчарок до ремонта воздушных шаров…

— Скажите, а смысл жизни вы искали? — спросил я, потому что кого и спрашивать, как не семидесятилетних.

— На Марсе?

— Нет, на Земле.

— Смысл жизни… кого?

— Себя, нас, всех…

— А-а, смысл жизни в этом смысле, — усмехнулся он. — Некогда было.

— А вы бы в свободное от работы время.

Максим Николаевич Иванцов, молодой учёный, опять перечеркнул фразу. Их, перечёркнутых, уже набралось полстраницы — великие писатели творили чище. Иванцов начал морщиться, потому что сочинял не научную статью, не доклад и не докторскую диссертацию, а тезисы популярной лекции для клуба здоровья на тему «Берегите нервы!». Видимо, начать стоило с главной мысли, ради чего и затевалась лекция. А там пойдёт.

Иванцов взял чистый лист бумаги и написал: «Владеть своими нервами можно научиться так же, как, скажем, владеем мы своими собственными руками.