Его изматывала необходимость быть постоянно настороже, он чувствовал, как иссякает энергия. Ему не слишком мешал постоянный голод, к этому сосущему ощущению в животе привыкаешь. Он готов был спать где попало. К холоду тоже можно привыкнуть. Действовала на нервы необходимость держаться подальше от уличных банд, извращенцев, мужчин в богатых автомобилях, ищущих мальчика на ночь, и постоянно ходить, не поднимая головы, но Трэвис как-то привык.

Одиночество, постоянное отчаяние, плохое самочувствие вкупе с необходимостью все время двигаться, тоже на него действовали, но не это мучило больше всего. Его донимала бесконечная усталость и убежденность, что круг погони сужается. Он не мог никому доверять. Вполне вероятно, что этот старик сейчас протягивает свою руку в варежке за деньгами человеку в синем костюме или тому, со шрамом, или еще кому-нибудь из многочисленной армии его отца. В любую минуту тот красивый блондин и та горилла со шрамом могут зайти в переулок с обоих концов и как шакалы напасть на него.

Трэвис обреченно покачал головой и бессильно опустил руки на газету. Посмотрел вниз и прочитал еще одно объявление: «Потерялся пекинес, отвечает на кличку Дженкинс. Вознаграждение 500 долларов».

— Пятьсот долларов, — вслух повторил мальчик. В тот день, когда случился пожар и ему наконец удалось сбежать от гориллы со шрамом, он обнаружил у себя в карманах ровно тринадцать долларов и пятьдесят центов. За один день он их истратил. Надо же было быть таким идиотом! Если бы он знал неделю назад то, что знает сегодня.

Нет, он не должен поддаваться отчаянию. Не должен. Армия полицейских, доносчиков и сыщиков, нанятых отцом, обложила его со всех сторон, заставляя его блуждать с места на место, переходить из районов, где живут богатые, туда, где обитают зажиточные люди, потом дальше, в рабочие районы, и наконец в это место — не Бруклин, не Бронкс, но уже очень близко.

Сколько им понадобится времени, чтобы накрыть его?

Сначала он старался устроиться в благотворительных приютах. В первую же ночь его разбудил шепот в коридоре. И ему удалось ускользнуть от элегантного блондина, осматривавшего койки с маленьким фонариком, лишь через узкое окошко на кухне. Перед тем как пролезть в окно, Трэвис заметил священника, считающего деньги.

Потом пытался ночевать на автобусных станциях, вокзалах, но его всегда там находили. Ему помогали скрыться только настороженность, а еще то, что от шока и горя он сильно похудел и побледнел и совсем не напоминал того улыбающегося здорового парня, чьи фотографии носили с собой приспешники его отца.

И кроме того, ему пока дико везло. Но Трэвис понимал, что скоро его везению придет конец… Он снова взглянул на газету, стараясь отвлечься от мрачных мыслей, и внезапно заметил собственное имя:

«Трэвис! Ты устал. Ты голоден. Сейчас ты уже скорее всего болен. Ты можешь все это прекратить, если пойдешь в Блумингдейл. Там тебя круглосуточно ждет мой* человек. Отец».

Мальчик отбросил газету и быстро поднялся. Как сразу выяснилось, слишком быстро. Он застонал, прислонился к стене и дождался, пока улица перестанет кружиться перед его глазами. Шатаясь, пошел вдоль стены, разыскивая более старые газеты. Нашел газету за среду. Он быстро пролистал ее, морщась от вида блевотины и кетчупа, склеивших отдельные листы, нашел страницу с объявлениями и прочитал:

«Трэвис! Ты не можешь пойти в приют. Не можешь пойти в полицию. Не можешь пойти в редакцию. Не можешь пойти к друзьям. Ты можешь только прийти ко мне. Отец».

Газета медленно выскользнула из его пальцев.