Изменить размер шрифта - +

Но что бы ни представляли собой двести сорок с небольшим фунтов жирного мяса, составлявшие тело Дерти Фингерса, люди относились к нему с чувством благоговейного почтения из-за качества его мозгов. Ибо Дерти Фингерс был адвокатом — адвокатом диких необитаемых уголков, лесным судьей, юрисконсультом звериных троп, лесных просторов и речных перекатов.

Собранные и рассортированные по порядку, в его мозгу хранились все правила и законы справедливости и обычного права Великой Северной страны. Он изучил все законы, существовавшие здесь в течение двух сотен лет. Он знал, что закон сам по себе не умирает от возраста, и из заплесневелого прошлого он откапывал и тщательно сохранял каждую уловку и каждый трюк своей профессии. У него не было юридической литературы, справочников и толстых сводов законов. Вся его библиотека размещалась у него в голове, и все факты хранились в штабелях, исписанных убористым почерком и покрытых пылью бумаг в его жилище. Он не ездил но судам, как прочие адвокаты, и в Эдмонтоне многие его коллеги были ему за это благодарны.

Ветхая лачуга Дерти Фингерса была истинным храмом правосудия. Он восседал здесь, сложив руки на животе, и изрекал свои суждения, свои советы, свои решения. Он мог сидеть здесь так долго, что любой другой сошел бы с ума. С утра до ночи, вставая лишь затем, чтобы перекусить или спастись от жары или непогоды, он представлял собой неотделимую принадлежность навеса подле своей Доброй Старой Королевы Бесс. Целыми часами он мог сидеть, уставясь на реку и, кажется, даже не мигая веками своих бесцветных глаз. Целыми часами мог он сидеть без движения, не произнося ни единого слова. У него был только один постоянный компаньон — пес, жирный, безразличный, ленивый, как и его хозяин. Пес этот постоянно спал у его ног или устало плелся за ним, когда Дерти Фингерс выбирал время, чтобы совершить путешествие в местную лавчонку, где он закупал продукты и прочие необходимые мелочи.

Первым, кто пришел утром навестить Кента Б его камере после неудавшейся попытки побега, был отец Лайон. Ровно через час тот же отец Лайон шествовал по протоптанной тропе к двери жилища Дерти Фингерса. Если выражение удовольствия когда-либо и появлялось на лице толстяка, то это обычно случалось, когда его время от времени навещал маленький миссионер. Вот тогда у Фингерса развязывался язык, и они могли до поздней ночи беседовать о многих вещах и явлениях, о которых прочим людям не дано было знать. Сегодня утром отец Лайон зашел не случайно, но с непреклонной решимостью обсудить одно важное дело. Когда Дерти Фингерс узнал, в чем это дело заключалось, он печально покачал головой, теснее сложил руки на животе и констатировал полнейшую несостоятельность идеи о том, чтобы он пошел навестить Кента. Такое было не в его обычаях. Люди должны приходить к нему. И он не любит ходить пешком. Ведь от его лачуги до казармы целая треть, а может, даже целых полмили! И дорога все время идет в гору. Вот если бы Кента можно было доставить к нему, сюда…

Кент ждал в своей тюремной клетке. Он без труда различал голоса в помещении полицейского участка, если дверь в него не была закрыта, и поэтому знал, что инспектор Кедсти не появлялся в казарме до того, как коротышка миссионер отправился со своей миссией к Дерти Фингерсу. Обычно Кедсти приходил часом раньше. Кент не строил догадок о причинах его запоздания, но заметил, что после прибытия инспектора между его служебным кабинетом и территорией, окружавшей казарму, возникло более оживленное движение, чем обычно. Один раз он с уверенностью мог сказать, что различил голос доктора Кардигана, затем с такой же степенью уверенности распознал голос Мерсера. При звуках этого голоса он усмехнулся. Несомненно, он ошибался, ибо Мерсер едва ли будет в состоянии разговаривать в течение еще нескольких дней. Кент был доволен, что угол стены в коридоре загораживал дверь в контору полицейского участка, благодаря чему все три камеры размещались в глубине своеобразной ниши, что избавляло его от любопытных взглядов досужих зевак.

Быстрый переход