|
Его слова, как ни мягко и нежно старался он их выговаривать, казались ему грубыми, жестокими и отвратительными. Тем не менее ничто не свидетельствовало о том, что они задели девушку. Она не поморщилась. Кент не заметил, чтобы она вздрогнула от ужаса. Она продолжала пристально глядеть в огонь. И в мозгу у него все перепуталось. Никогда еще при всем своем опыте не встречал он такого абсолютного и невозмутимого самообладания. Оно даже в чем-то начало пугать его. Оно пугало его и сейчас, когда ему хотелось заключить девушку в объятия, излить ей всю свою любовь, убедить ее рассказать ему обо всем, ничего не скрывая из того, что могло помочь ему в предстоящей борьбе.
Девушка нарушила молчание: — Джимс, если полиция нас поймает… вероятно, это произойдет совсем скоро, да? — Они нас не поймают. — Но наибольшая опасность грозит нам именно сейчас, верно? — настаивала она. Кент достал часы и наклонился над ними, чтобы разглядеть циферблат при свете огня из печурки. — Сейчас три часа, — сказал он. — Еще один день и одна ночь, Дикая Гусыня, и полиция никогда не найдет нас. Несколько мгновений девушка сидела молча. Затем она протянула руку и снова цепко ухватилась за его большой палец. — Джимс… когда мы будем в безопасности… когда мы будем убеждены, что полиция нас не найдет… я расскажу вам все, что знаю… о том, что произошло в комнате Кедсти. И я расскажу вам… о волосах. Я расскажу вам… все… Пальцы ее сжимались почти конвульсивно. — Все, — повторила она. — Я расскажу вам о случившемся в комнате Кедсти… и я расскажу вам о себе… и после этого… я боюсь… я вам больше не стану нравиться… — Я люблю вас, — произнес Кент, не делая попыток прикоснуться к девушке. — Чти бы вы мне ни сказали, Дикая Гусыня, я буду любить вас! Из груди девушки вырвался слабый возглас, едва ли громче, чем сдавленный стон, — и Кент, если бы ее лицо было обращено к нему, заметил бы торжествующий, радостный отблеск, осветивший на миг ее лицо и глаза, подобно мгновенной вспышке, которая так же быстро угасла. Зато, когда она повернула голову, он увидел, что взгляд ее внезапно остановился на двери в каюту. Вода медленными струйками переливалась через порог. — Я так и думал! — весело воскликнул Кент. — Наш баркас превратился в дождевое корыто. Маретт, если я не вычерпаю воду, нас просто затопит! Он снял с окна дождевик и натянул его на себя. — Это не займет много времени, — добавил он, — и пока я занимаюсь делом, мне бы хотелось, чтобы вы сняли с себя всю мокрую одежду и забрались в кровать. Договорились, Дикая Гусыня? — Я не устала, но если вы думаете, что так будет лучше… — Пальцы ее коснулись его руки. — Так лучше, — твердо сказал он и на мгновение наклонился, пока его губы не ощутили мягкую шелковистость ее волос. Затем он схватил ведро и вышел в дождь.
Непрерывными качающимися движениями опытного речника Кент принялся вычерпывать воду. Эти его раскачивания стали настолько равномерными, что через пару минут приобрели чисто механический характер. Монотонные «плеск… плеск… плеск…» опоражниваемого ведра превратились в своеобразный ритмичный аккомпанемент его мыслям. Он чувствовал близость невидимого берега. Даже в дождь слабый аромат кедра и пихты едва ощутимо доносился до него. Но сильнее всего остального на его чувства воздействовала река. По мере того как уходили минуты, она все больше казалась ему живым существом. Он слышал, как она журчит и играет под днищем баркаса. И одновременно с этими звуками ощущалось нечто иное и менее осязаемое: трепет, дрожь, пульсация могучего потока, жизнь реки, медленно и плавно несущей свои воды в непроницаемом мраке между берегов, покрытых дремучими лесами. |
