Примите наш самый сердечный привет. Ваши ученики Максим Кочубей и Полина Онуфриенко».

— Что вы на это скажете, Иван Терентьевич? — спросил сам себя профессор. — Неожиданность за неожиданностью. То они исчезли, то они дышат горным воздухом. Кому же верить?

А в это время на другом конце города Дмитрий Петрюк тоже читал письмо, на конверте которого также стоял почтовый штемпель города Фрунзе. Письмо было короткое, всего три строчки.

«Дорогой Дима!

Поздравляю тебя с благополучным возвращением домой. Расти большой и не кашляй. С уважением Дмитрий Петрюк».

— Значит, профессор тоже получил уже письмо, — подумал Петрюк, поднося зажжённую спичку к своей цидулке.

Андрейка становится криминалистом

На другой день, в десять часов утра, по лестнице, ведущей в квартиру профессора Бойко, неторопливо поднимался высокий юноша. Правой рукой он опирался на толстую палку, левой всё время держался за перила, но и это ему мало помогало, так как он поднимался очень медленно. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы заметить, с каким трудом переставляет юноша свою левую ногу, как он перетягивает её со ступеньки на ступеньку, непослушную, одеревяневшую, неподвижную, как протез. Возле двери с табличкой «Бойко И. Т.» юноша остановился, долго вытирал вспотевшее лицо, потом глубоко вдохнул воздух и нажал кнопку звонка.

Дверь открыл Андрейка. Он ошеломленно заморгал, отступил немного назад, потом стремительно повернулся и побежал в комнаты, выкрикивая:

— Дедушка, Дмитрий приехал! Дмитрий с Тянь-Шаня!

Иван Терентьевич вышел навстречу гостю, встревоженный и растерянный и, даже не поздоровавшись, сказал:

— Петрюк? Вы? А Кочубей и Онуфриенко тоже приехали?

Он тут же заметил неестественно прямую ногу Петрюка и спохватился:

— Простите, у вас что-то с ногой, а я сразу со своими расспросами. Прошу ко мне, прошу.

Петрюк прошёл в профессорский кабинет, удобно устроился в низком кресле с мягкой спинкой, положил палку возле своей прямой, как костыль, левой ноги и глухо произнёс:

— Я узнал ужасную новость в дороге…

— Вы о чём? — всё ещё не желая отказаться от надежды на возвращение Максима и Поли, спросил профессор.

— Вот об этом, — сказал Дмитрий, вынимая из кармана тот самый номер газеты, в котором было напечатано трагическое сообщение.

— Вы считаете, что с ними могло что-то случиться? — воскликнул профессор.

— К сожалению, — вздохнул Петрюк. — Если бы не моя нога, я бы не оставил их. Они оба такие неосмотрительные, такие несерьёзные.

— Но что у вас с ногой?

— Пустяки: вывих. Но по горам лазить трудно. Да что по горам: я едва взобрался к вам на второй этаж.

— Надо было бы полежать.

— Как же я могу лежать, когда такое несчастье с товарищами! Вот только заехал с аэродрома в клинику, завёз домой вещи — и прямо к вам.

— Видите, — сказал профессор, — я уже хотел было вылететь в Киргизию, но вчера получил письмо от Кочубея.

— Письмо? — живо переспросил Петрюк. — Что же он там пишет?

— Он пишет, что они решили отдохнуть где-то на пастбищах и потому не возвратятся на турбазу.

— Не возвратятся, — печально вздохнул Дмитрий и рассказал профессору о том, как прибежала с гор осиротевшая Битка.

— Выходит, — сказал профессор, что уже тогда, когда письмо шло в Киев, Максима и Поли не было в живых?

— Ну, к чему такие предположения, Иван Терентьевич! — воскликнул Петрюк.