Генри подал знак, чтобы принесли счет.

– Анна, я вижу, ты вся на нервах перед премьерой: даже не притронулась к ужину. Ладно, поешь попозже. Гил Кейс закатывает после представления большую пирушку.

Все билеты были распроданы. Учитывая такое нашествие людей, так или иначе связанных с эстрадой, публика взвинтилась – точь-в-точь как на премьере в Нью-Йорке. Анна сидела между Лайоном и Генри в третьем ряду. Погас свет, и оркестр заиграл увертюру. Лайон нашел ее руку. Она ответила на его пожатие, от счастья голова у нее пошла кругом.

Шоу началось с яркого музыкального номера. Костюмы были чистыми, новыми и яркими. Девушки кордебалета, всего несколько часов назад растрепанные и непривлекательные, теперь в свежем персиковом гриме выглядели красавицами. Всего за несколько минут атмосфера в зале наэлектризовалась – неуловимые токи пробежали между зрителями и артистами.

Когда на сцене возникла Дженифер Норт, выхваченная ярким пучком света из остального кордебалета, по залу пронесся вздох изумления и восхищения. Она двигалась медленно, покачиваясь в такт музыке, в расшитом золотом платье, облегающем каждый изгиб, каждую линию ее невероятно красивой фигуры.

– Боже мой! – прошептал Генри. Он перегнулся через Анну. – Лайон, ее нельзя упускать. Здесь сидят Вейсс из «Твенти» и Мейерс из «Парамаунта» . Контракт с нею заключат лет на пять, не меньше, это как пить дать.

– Но тогда он должен быть на весьма приличную сумму, – ответил Лайон. – Она сейчас вцепилась в Тони Полара и оставит его лишь в том случае, если предложенная ей сделка окажется настолько выгодной, что упустить ее будет невозможно.

– Тони никогда на ней не женится. Предоставь это мне.

– А вот и твоя подружка, – быстро сказал Лайон.

Анна успела лишь увидеть, как Нили исчезла в глубине сцены в сопровождении двоих юношей из кордебалета.

Когда на сцене появилась Элен, все действие застыло, ибо прием публики оказался настолько бурным, что граничил с истерией. Элен спокойно стояла посреди сцены, принимая горячую овацию с едва заметной улыбкой. Каждый был тут благодаря ей; зал был заполнен до отказа благодаря ей; каждый музыкант в оркестровой яме находился там благодаря ей; либретто было написано только для нее. Отделенная от зрителей рампой, Элен принимала их всеобщую любовь. Если бы здесь был Джино, и он бы аплодировал и буйствовал, как и все прочие. После представления он просил бы Анну «избавить его от Элен», но сейчас, в эту минуту, она была предметом поклонения всего зала.

Это шоу принадлежало Элен от начала и до конца. Каждая ее песня вызывала новый, еще более неистовый шквал аплодисментов. В зале были уже не зрители, а идолопоклонники, воедино сплоченные в обожествлении Элен Лоусон. Тот же самый резкий отрывистый смех, который заставлял Анну вздрагивать за столиком в ночном клубе, там, за рампой, казался естественным и звонким. Нили с блеском сыграла свою крошечную роль. Дженифер Норт вновь появилась уже в другом, сильно открытом платье, и публика наградила ее громом аплодисментов. Тэрри Кинг тоже аплодировали за две песни, голос у нее был нежнее и приятнее, чем у Элен. Однако Элен все равно оставалась непревзойденной. Само ее имя было олицетворением искусства.

– По-моему, Тэрри выступает хорошо, – прошептала Анна Лайону. – Но до Элен ей далеко. Заурядная исполнительница средней руки.

– К сожалению, внешность у нее выше средней, – ответил Лайон.

В антракте все столпились в тесном фойе. Гилберт Кейс поманил Генри, и они пошли за ним в бар по соседству.

– Гид, это лучшее шоу Элен, – сказал Генри, когда они выпили виски за стойкой.

– И я точно такого же мнения, дорогой мой, – широко улыбнулся Гил.