— Принеси огня с кухни, негодяй!

— Сюда! Ко мне! Ах, подлец… — закричал кто-то в дальнем углу сада, где была конюшня.

Туда побежали с фонарем.

Держа раненую руку на весу, чтобы не перемазаться кровью, я спустился вниз.

— Что с вами? — бросился ко мне навстречу перепуганный доктор Шукри.

— Кто-то пытался влезть через галерею в больницу. Я хотел его задержать. Он ударил меня ножом, — пояснил я, поднося руку к свету.

— Ножом? — переспросил доктор Шукри, рассматривая рану. — Ножом?! — повторил он, поднимая голову и ошеломленно глядя на меня. — Нет, этого не может быть, аллах не допустит…

И он снова уставился на мою руку, словно не веря собственным глазам.

— Ну что вы так встревожились, ведь рана совсем неглубокая, — попытался я его успокоить.

Но почему-то мои слова еще больше взволновали добрейшего Шукри.

— Да, вот именно, она совсем неглубокая! — закричал он на весь дом. — Она совсем-совсем неглубокая. Где он?!

— Кто? Вор? Убежал, если его только не успели схватить там, у конюшни, — сказал я.

— У конюшни?

— Да, он побежал туда, я слышал какие-то крики.

— Хотел бы я посмотреть на этого вора, решившегося осквернить… — начал грозно доктор Шукри и замолчал при виде людей, приближавшихся к нам по тропинке из глубины сада.

Санитар бережно поддерживал за локоть доктора Али, конюх светил им фонарем. Левая рука у Али болталась, как плеть, он весь был залит кровью.

— Что с вами? — бросился я к нему.

— Похоже, то же, что и с вами, — с кривой усмешкой ответил он. — Я только вышел из конюшни и хотел идти домой, как вдруг услышал шум, на меня налетел в темноте какой-то человек. Я попытался задержать его, и вот…

Он показал окровавленную руку.

— И вас порезал? — ахнул я. — Вот негодяй!

Доктор Шукри осмотрел рану Али и пробормотал:

— Да, точно такой же порез.

Потом он отвел нас в операционную, сам обработал наши раны и наложил повязки. Он был так подавлен, что я снова стал утешать его. Но он словно не слышал меня, время от времени бессвязно бормоча:

— В моем доме! О аллах, аллах…

Доктор Али попрощался и ушел домой. Я поднялся к себе в палату. Постепенно в доме все угомонились…

Я лег, но никак не мог заснуть, взбудораженный этим глупым происшествием. Да и рана слегка ныла. Потом я снова начал думать о работе и незаметно задремал…

И вдруг вскочил, услышав торопливый цокот копыт по камням, тревожные голоса под окном, — мне явственно послышался среди них голос Марии!

В окно ничего не видно, оно выходит в садик, а крыльцо за углом. Голоса доносятся оттуда, там пылает факел. Его тревожный, зыбкий багровый отсвет сразу заставляет почему-то подумать о пожаре, беде…

Я бросаюсь к двери и сталкиваюсь с Марией, Голова у нее непокрыта, волосы растрепал ветер.

— Беда, Сережа! — еле выговаривает она запекшимися губами. — Заразился Женя.

СТРАШНЫЕ ДНИ

Когда на твоих руках умирает друг…

Нет, я не могу подробно рассказывать о последующих страшных днях. Судя по календарю, их было всего десять. Но мы постарели за это время по меньшей мере на десять лет…

Сначала мы мчались по горным дорогам на старом, готовом вот-вот развалиться санитарном автомобиле, который раздобыл доктор Шукри. На границе нас ждал самолет, и через два часа мы были уже в Ташкенте, в родном институте.