— Это превосходит человеческое терпение! — воскликнула взволнованная Фейс. — Взгляни в эти глаза, несчастный, и скажи, узнаёшь ли ты ту, что заняла место матери, которую ты отказываешься вспомнить… ту, что трудилась изо всех сил ради тебя и никогда не отказывалась выслушать все твои жалобы и умерить все твои страдания. Посмотри в эти глаза и скажи: узнаешь ли ты меня?

— Конечно! — возразил тот, смеясь с наполовину разумным выражением узнавания. — Ты женщина из бледнолицых, и, ручаюсь, та, которая никогда не будет довольна, пока не заполучит все меха Америки на свои плечи и всю лесную оленину на свою кухню. Разве ты никогда не слыхала предания, как эта зловредная раса вторглась на охотничьи земли и стала разорять воинов этой страны?

Разочарование Фейс сделало ее слишком нетерпеливой, чтобы продолжать такой разговор, но в эту минуту возле нее кто-то появился и спокойным жестом велел не перечить нраву блудного парня.

То была Руфь, на чьих бледных щеках и в беспокойном взгляде можно было проследить все напряжение страстных желаний матери в их самом трогательном виде. Еще так недавно беспомощную и придавленную грузом своих переживаний, теперь, казалось, ее поддерживали святые чувства, занявшие место всякой иной опоры; и когда она скользнула сквозь кружок слушателей, даже сам Контент не посчитал нужным предложить ей помощь или вмешаться с увещеванием. Ее спокойный и выразительный жест как бы говорил: «Продолжай и прояви всю снисходительность к слабости юноши». Привычное уважение обуздало растущую досаду Фейс, и она была готова повиноваться.

— Так что же гласят глупые предания, о которых ты говоришь? — добавила она, прежде чем у него нашлось время изменить направление своих смутных мыслей.

— Это говорят старики в деревнях, и то, что там говорят, святая истина. Вы видите вокруг себя землю, которая покрыта холмами и долинами и на которой когда-то росли леса, не знавшие топора, и по которой щедрой рукой была рассеяна дичь. В нашем племени есть гонцы и охотники, не сворачивавшие с прямой тропы на заходящее солнце, пока их ноги не уставали, а их глаза не переставали видеть облака, висящие над соленым озером, и, однако, они говорят, что повсюду эта земля прекрасна, как вон та зеленая гора. Высокие деревья и тенистые леса, реки и озера, полные рыбы, олени и бобры в изобилии, как песок на берегу океана. Всю эту землю и воду Великий Дух дал людям красной кожи, ибо он их любил, потому что они говорили правду в своих племенах, были верны своим друзьям, ненавидели своих врагов и знали, как снимать скальпы.

Вот тысячу раз снег падал и таял с той поры, как был сделан этот дар, — продолжал Уиттал, говоривший с видом человека, которому доверено передавать важное предание, хотя он, вероятно, всего лишь пересказывал то, что благодаря многократному повторению закрепилось в его бездействующем уме, — но никто, кроме краснокожих, не охотился на лосей и не вставал на тропу войны. Потом Великий Дух рассердился; он спрятал свое лицо от своих детей, потому что они ссорились между собой. Большие каноэ выплыли со стороны восходящего солнца и принесли в эту страну голод и злых людей. Сперва чужаки разговаривали ласково и жалобно, как женщины. Они просили место Для нескольких вигвамов и говорили, что если воины дадут им землю для посадок, они будут просить своего Бога позаботиться о краснокожих. Но когда они стали сильными, то забыли свои слова и сделались лжецами. О, они как коварные ножи! Бледнолицый как кугуар. Когда он голоден, ты можешь услышать, как он скулит в кустах, словно заблудившийся ребенок, но, когда ты подходишь на расстояние его прыжка, берегись когтей и клыков.

— Значит, эта злонамеренная раса лишила краснокожих воинов их земли?

— Конечно! Они разговаривали как слабые женщины до тех пор, пока не стали сильными, а потом превзошли самих пикодов в коварстве, давая воинам пить огненное молоко и убивая сверкающими придумками, которые они изготовляли из желтой муки.