Ее просьба была выполнена, и с минуту женщина смотрела в немой печали на разорение своего уютного жилища. Затем, когда снаружи разнесся новый вопль со стороны врага, она задрожала и с материнской нежностью повернулась к ничего не ведающим созданиям, спавшим возле нее.

— Твоего брата язычники загнали к подножию частокола, — заметил Рейбен, на миг взглянув на свою половину с нежностью мужчины, — и он недосчитался многих раненых.

Последовала короткая, но красноречивая пауза. Женщина обратила свои полные слез глаза вверх и, протянув бескровную руку, ответила:

— Я знаю, что ты сделаешь… Не полагается, чтобы сержант Ринг был сиделкой при женщине, когда враги-индейцы на полях по соседству! Ступай и выполни свой долг, и то, что следует сделать, сделай как мужчина! И все же хочу тебе напомнить, как много тех, кому опорой твоя жизнь и кто нуждается в отцовской заботе.

Фермер сперва осторожно оглянулся, ибо этого требовали благочестивые и суровые нравы пуритан, но, видя, что девушка, время от времени входившая присмотреть за больной, отсутствует, наклонился и, прижав свои губы к щеке жены, бросил тоскливый взгляд на свое потомство, взвалил на плечо мушкет и спустился во двор.

Когда Рейбен Ринг присоединился к отряду Дадли, последний как раз отдал приказ идти на подмогу тем, кто все еще упорно защищал южный вход в деревню. Работы по обеспечению необходимыми запасами еще не были окончены, и в любом случае целью первостепенной важности было отстоять деревню от врага. Задача, однако, оказалась не такой трудной, как поначалу давали основание думать силы индейцев. Сражение к этому времени докатилось и до отряда во главе с Контентом, и, как следствие, индейцы были вынуждены иметь дело с раздельными силами. Сами постройки с заборами и домами, стоявшими на отшибе, тоже представляли собой многочисленные брустверы, и было ясно, что атакующие действуют с осторожностью и согласованностью, которые выдавали направляющую руку некоего ума, более одаренного, нежели обычно выпадает на долю людей нецивилизованных.

Задача Дадли стала не такой трудной, как раньше, поскольку противник перестал наступать ему навстречу, предпочтя следить за маневрами тех, кто удерживал укрепленный дом, чьей численности они не знали и чьих атак они явно опасались. Как только подкрепление достигло позиции лейтенанта, защищавшего деревню, тот скомандовал залп, и его люди двинулись вперед с криком и гамом, причем одни пели духовные песнопения, другие возвышали голоса в молитве, а некоторые воспользовались простыми и, вероятно, не менее действенными средствами, издавая звуки как можно страшнее. Все это подкреплялось энергичными и прицельными залпами мушкетов и обеспечило успех. Через несколько минут враг бежал, оставив ту сторону долины временно в безопасности.

Преследование было бы безрассудством. Выставив нескольких разведчиков в секреты, весь отряд возвратился с намерением отрезать врага, все еще удерживавшего луга близ гарнизона. Однако такие намерения потерпели неудачу. В тот момент, когда их потеснили, индейцы отошли, очевидно, с целью укрыться под защитой леса. А когда белые вернулись в свои укрепления, индейцы последовали за ними, чтобы показать, что те в дальнейшем не смогут маневрировать без риска подвергнуться серьезному нападению. В этих условиях люди в форте и вокруг него были вынуждены оставаться бездействующими зрителями сцены, которая разворачивалась вокруг «Дома Хиткоута», как обычно именовали жилище старого Марка.

Укрепленное здание было возведено для защиты деревни и ее жителей — цель, которую его расположение делало выполнимой. Но оно не могло оказать никакой помощи тем, кто действовал без поддержки стрелков из мушкетов. Единственным артиллерийским орудием, принадлежавшим поселению, была кулеврина в распоряжении Пуританина, в данный момент послужившая, чтобы остановить продвижение врагов. Но восклицания незнакомца и его призыв к своим людям, завершивший последнюю главу, дали ясно знать, что атака на дом отбита и что дело кровавого свойства теперь предстояло тем, кем предводительствовали он и его соратник.