— Этот обделенный умом юноша намекает, что твой нож опробовал свое лезвие на баране, которого недосчитались в нашей отаре с тех пор, как животные поутру ушли в поля на холме, — спокойно сказал хозяин, хотя даже он опустил глаза долу, ожидая прямого ответа на реплику, как того требовало его чувство справедливости и неизменная любовь к истине.

Незнакомец спросил голосом, не утратившим своей глубины и твердости:

— Разве голод — преступление, что те, кто живет так далеко от обителей себялюбия, воспринимают это с гневом?

— Никогда стопа христианина не приближалась к воротам Виш-Тон-Виша, чтобы быть немилосердно отвергнутой, но то, что дается по доброй воле, не должно отторгаться самовольно. С холма, где обычно пасется отара, легко увидеть эти крыши сквозь многочисленные просеки, и было бы лучше, чтобы тело томилось, чем тяжкий грех лег на бессмертную душу, и без того чересчур обремененную, если только тебе не посчастливилось больше, чем другим из падшего племени Адамова.

— Марк Хиткоут, — отвечал обвиняемый все тем же невозмутимым тоном, — взгляни-ка на это оружие, которое, если я виновен, я добровольно передаю в твое распоряжение. Там ты найдешь больше поводов для удивления, чем несколько случайных волосинок, которые пряха выбросила бы за ненадобностью как слишком грубые.

— Давно миновало время, когда я находил радость в обращении с боевым оружием. И пусть как можно дольше не настанет время, когда оно понадобится в этой обители мира. Это орудия смерти, напоминающие те, какими в моей молодости пользовались кавалеры, набиравшие рекрутов для первого из Карлов и его малодушного отца. То были мирская гордыня и великое тщеславие с массой предосудительного безбожия в войнах, которые мне довелось повидать, дети мои. И тем не менее кровожадный человек находил удовольствие в смутах тех бесстыдных дней! Подойди сюда, юноша! Ты часто жаждал узнать, как всадники имеют обыкновение вступать в бой, когда пушки большого калибра и барабанящий свинцовый град расчистят проход для битвы конь к коню и человек к человеку. Многое, что оправдывает эти сражения, зависит от внутреннего духа и нрава того, кто посягает на жизнь своего грешного ближнего. Но праведный Иисус, как известно, боролся с язычниками, таинством продлив день. И потому, смиренно веря, что наше дело правое, я открою твоей молодой душе, как пользоваться оружием, которого никогда прежде не видали в этих лесах.

— Я держал гораздо более тяжелую штуку, чем эта, — сказал юный Марк, насупясь как от усилия, так и подстрекаемый своим честолюбивым духом, стараясь удержать увесистое оружие в вытянутой руке. — У нас есть ружья, которые могут усмирить волка надежнее, чем любой ствол меньше моего собственного роста. Скажи мне, дед, на каком расстоянии конные воины, о которых ты так часто упоминаешь, берут прицел?

Но дар речи, казалось, внезапно покинул пожилого ветерана. Он оборвал разговор и теперь, вместо того чтобы ответить на вопрос мальчика, медленно и с выражением мучительного сомнения переводил взгляд с оружия, которое тот все еще держал перед собой, на лицо незнакомца. Последний продолжал держаться прямо, подобно человеку, подвергнутому строгому и пытливому осмотру. Эта немая сцена не могла не привлечь внимания Контента. Встав со своего места со спокойной, но властной манерой, какую все еще можно видеть в домашнем обиходе людей той местности, где он жил, он знаком приказал всем присутствующим покинуть комнату. Руфь и ее дочери, наемные работники, слабоумный Уиттал и даже неохотно подчинившийся Марк проследовали впереди него до двери, которую он закрыл с почтительной осторожностью. А затем вся заинтригованная группа смешалась с теми, кто находился в соседнем помещении, оставив покинутую ими комнату во власти старого главы поселения и его все еще неизвестного и таинственного гостя.