— В этом есть резон, — согласился он. — Что ж, ступай в поля и скажи своим людям, что они пошли не той тропой; что она привела их к жилищу друга. Здесь нет пикодов, как нет никого из людей манхэттов, а только христиане-йенгизы, которые давно ладят с индейцами, как один честный человек ладит с другим. Ступай, и когда твой сигнал послышится у ворот, они откроются, чтобы снова впустить тебя.

Говоря это, незнакомец сделал мальчику знак следовать за собой, позаботившись, когда они вместе покинули комнату, дать ему наставления относительно всех мелочей, способных помочь выполнению цели миролюбивой миссии, для которой его избрали.

Несколько минут сомнений и опасливой неопределенности сопутствовали этому эксперименту. Незнакомец, увидев, что его посланцу позволили выйти, возвратился в помещение и присоединился к обществу. Несколько минут он мерил жилище широкими шагами человека, целиком занятого интересующим его делом. Временами звуки его тяжелой поступи замирали, и тогда все внимательно прислушивались, стремясь уловить любой звук, который позволил бы им понять, что происходит снаружи. В середине одной из таких пауз в полях раздался вопль, похожий на крики восторга дикарей. За ним последовала мертвая и зловещая тишина, наполнившая время после быстротечной атаки еще большей тревогой, чем когда опасность носила очевидный и знакомый характер. Но никакое внимание, которое приковывала самая сильная тревога, не давало дополнительного ключа к разгадке того, что предпринимали враги. В течение долгих минут полуночный покой царил как внутри, так и за пределами крепости. Среди этого затишья щеколда двери поднялась, и их посланец появился той бесшумной походкой и с сосредоточенным выражением, которые отличали людей его расы.

— Ты встретил воинов своего племени? — нетерпеливо спросил незнакомец.

— Шум не обманул йенгизов. То не был девичий смех в лесу.

— А ты сказал своим людям, что мы им друзья?

— Слова моего отца были сказаны.

— И услышаны? Были ли они достаточно громкими, чтобы достигнуть ушей молодых воинов?

Мальчик промолчал.

— Говори! — продолжал незнакомец, горделиво выпрямившись, как человек, готовый грудью встретить самый тяжелый удар. — Тебя слушают мужчины. Трубка дикаря набита? Раскурит ли он ее в мире или сжимает в руке томагавк?

Лицо мальчика отражало чувство, проявлять которое для индейца было несвойственно. Он участливо обратил взгляд на добрые глаза встревоженной Руфи. Затем, медленно выпростав руку из-под легкой одежды, частично прикрывавшей его тело, бросил к ногам незнакомца пучок стрел, завернутый в блестящую и полосатую кожу гремучей змеи.

— Это предупреждение, которое нельзя истолковать превратно! — сказал Контент, поднеся к свету хорошо знакомую эмблему непримиримой враждебности и выставляя ее на обозрение своего менее сведущего сотоварища. — Мальчик, что такого сделали люди моей расы, что твои воины до такой степени жаждут их крови?

Выполнив поручение, мальчик отошел в сторону и, казалось, не имел желания наблюдать, какой эффект это послание может произвести на окружающих. Но при этом вопросе внезапная сила страсти заставила его почти забыть все благородные чувства. Беглый взгляд на Руфь успокоил его чувства, и он остался таким же невозмутимым и молчаливым, как всегда.

— Мальчик, — повторил Контент, — я спрашиваю тебя, почему твои люди жаждут нашей крови?

В темных глазах индейца мелькнул проблеск, сверкнувший быстрее и ярче электрической искры. Казалось, эти глаза испускают лучи, блестящие, как взгляд змеи. Его тело словно распирало от внутренних усилий духа, и на миг во всей полноте явил себя яростный и неконтролируемый взрыв свирепой страсти. Однако чувство победило лишь на мгновение.