— Я тоже еду, — отрешенно заявляет Лиза, навсегда отгораживаясь от меня этим решением.

— Куда?

— Туда… Откуда мне знать — куда? Какой-то голос зовет меня, Эмиль. Он звучит сильнее твоего. Спасибо тебе за заботу. Прощай.

Когда машина скрывается за поворотом, я вспоминаю о Дарке.

Нахожу его в зале — бледного, с дрожащей сигаретой в зубах, трясущегося и, как мне показалось, готового в любую минуту разрыдаться.

— Они уехали? — спрашивает он.

— Уехали.

— Всегда уезжают, — констатирует он и, помолчав, добавляет: — Уезжают навсегда.

— Ты не простился с ними.

— Это лишнее. Они все равно ничего не понимают.

Он отходит к окну и долго смотрит на дорогу.

— Ничего они не понимают, бедняжки… — роняет он.

Мне, пожалуй, пора уходить, но я боюсь оставить его одного. В такие минуты одинокий человек способен окончательно потерять рассудок.

— Налить тебе? — спрашивает он.

— А не рано? Слишком непривычное время для выпивки.

— Время — понятие относительное, мой мальчик.

Что значит-рано, поздно? Вселенной нет никакого дела до нашей жажды. Она равнодушна к нашим страстям.

Двигаясь как автомат, он подходит к бару.

— Самое смешное в нашей жизни, это самообольщение. В молодости я написал книгу «Вселенная и мы».

Бог мой, какая мальчишеская самонадеянность! Вообразите, одна из ее глав называлась «Человек как космическая ценность»! А оказалось, что человек не представляет никакой ценности даже здесь, на этой убогой планете!

Он наливает два бокала, подносит один из них к губам и лениво, как будто с неохотой, продолжает: — Сядь же, чего торчишь? Человек ничтожен и мал.

Что может от него зависеть, когда он сам — нелепая игрушка в руках природы. Природа создала его просто так, для игры, в минуту радостного забвенья, чтобы не помереть со скуки. А он возомнил о себе бог весть что…

Он опрокидывает бокал почти до дна.

— А самая большая ложь… Знаешь, в чем состоит величайшая ложь? В том, что человека создал бог. Нет лжи бесстыднее этой! Разве мог всесильный и сверхмудрый бог создать такое ничтожество? Это все равно, что ювелиру делать подковы.

Я понимаю тебя, Дарк, сейчас тебе нужно думать о чем угодно, только не о них.

— Искусный мастер не способен на халтуру. Вообще во всей этой Вселенной есть какая-то недоделанность, видно, ошибка допущена в первые же минуты ее существования. Что-то не было продумано до конца. А потом и вовсе все пошло вкривь и вкось, поскольку несовершенными оказались основные принципы, базисные законы. И в результате появился человек — образец несовершенства.

— Все-таки человек имеет свою ценность — вставляю я просто так, чтобы завязать спор.

— Разумеется, так как он является высококалорийной пищей для червей. В этом и заключается его ценность. Хочешь еще выпить? Теперь тебе некуда спешить.

Не дожидаясь ответа, он наполняет мой бокал.

— Возьми, например, усиливающуюся энтропию. Дурацкая вещь, верно? Ну не идиотизм ли это — собственными руками делать что-то, заранее зная, что в основе всего лежит принцип саморазрушения. Ведь тем самым ты отрицаешь смысл создаваемого, обрекаешь его на тлен.

Он шумно отпивает глоток.

— Спустя миллиарды лет тот же принцип был положен в основу человеческой судьбы — создавать себе подобных, обрекая их на гибель! Та же нелепость, та же жестокая несправедливость!

Я молчу. Знаю, что ему хочется поговорить со мною совсем о другом, но для этого ему нужно набраться смелости.