Краем глаза она заметила протянутую ей руку и пробормотала:

— Спасибо, Лейн.

Воспользовавшись рукой, она вышла из машины…

— Не Лэйн.

От низкого, знакомого голоса, она дернулась, и перевела взгляд, встретившись глазами с Самюэлем Ти. Хотя, на самом деле, ей не стоило беспокоиться, чтобы встретится с ним глазами.

Поскольку он смотрел вниз, немного левее… на синяки на предплечье, которые были видны из-под три четверти рукава ее шелкового платья. Его лицо потемнело от ярости, она обхватила его за согнутую руку и улыбнулась.

— Самюэль Ти. Какой сюрприз! Я не видела тебя целую вечность.

Ее слова должны были его успокоить. Вместо этого, ее голос звучал слабо и неуверенно, и она началась трястись всем телом без видимых причин. Ради Бога, она не настолько замерзла.

«Ты намного лучше, чем он. Ты заслуживаешь лучшего, чем это чмо. Славное прошлое вашей семьи не стоит мужчины, который тебя бьет только потому, что ты боишься остаться без денег. Ты сама по себе бесценна, Джин, независимо, сколько лежит на твоем банковском счете».

«Прекрати», — сказала она себе.

Улыбаясь еще шире, она ждала, что он что-то скажет, продолжив ее игру, как и обычно.

Но как и всегда, он выбрал свой собственный путь.

Самюэль Ти. просто поклонился в своей галантной манере и предложил ей вариант следовать за ним или остаться на месте.

Глава 8

Лейн всегда предполагал, что семейный склеп выглядит чем-то зловещим, со всеми его темными карнизами и изогнутыми железными конструкциями над непрозрачными окнами и плющом, окутывающем старый белый мрамор. И каким-то образом, перспектива того, что его отец будет похоронен здесь, делало все еще более ужасным, все эти предрассудки Винсента Прайса наносили еще более тяжелый удар. Но куда еще он мог поместить прах этого человека? Если он неуважительно отнесется к нему мертвому, Лейн беспокоился, что его дорогой отец будет преследовать его всю его оставшуюся жизнь.

Как будто Уильям не будет и так преследовать его?

Держа урну в согнутой руке, как футбольный мяч, Лейн шел по траве, под широкой сенью платанов и буков, сквозь ветки которых проникал яркий солнечный свет, создавая эффект ряби у него под ногами, при других обстоятельствах он показался бы даже забавным. Как и обещали сотрудники кладбища открыли засов и массивные большие решетки латунных двойных дверей были готовы впустить семью. Вместо ручек на них красовались тяжелые медные кольца, поднявшись на низкую ступеньку и потянувшись к правому кольцу, он вдруг вспомнил, как приезжал сюда с дедушкой.

И он сделал все так же, как и отец его матери, повернул кольцо на основании, механизм с грохотом передвинулся, и этот звук эхом отразился внутри. Огромные петли, по ширине, как его предплечья, заскрипели, открывая тяжелые двери, порыв прохладного, сухого воздуха с запахом осенних листьев и вековой пыли, полоснул его по лицу.

Внутри помещение было сорок на сорок шагов, идеальный квадрат, увенчанное стеклянным куполом из матового стекла, дающее достаточное количества света, чтобы прочитать все таблички на стенах. В центре рядом друг с другом стояли два мраморных саркофага, первый принадлежал Элайджа Брэдфорду и дамы его сердца Констанс Тулейн Брэдфорд, они стояли на видном месте, в окружении своего рода, который и создали. И несмотря на то, что их покой казался вечным, он понял, что этот склеп, на самом деле, был их вторым местом захоронения. Очевидно, их выкопаны и перевезли с земли поместья Истерли, когда этот внушающий восхищение памятник был построен в середине 1800-х годов.

И по мере того как за ним входили другие, он оглядывался вокруг, всматриваясь в урны, вмонтированные рядами на стенах, надписи на старых медных табличках, отображающие даты жизни и смерти. И для Уильяма Болдвейна было тоже подготовлено место: одно отверстие в линейке ячеек было открыто, путем изъятия квадрата мрамора.