Он поставил чашку на блюдце:

– Я посмотрел.

А я кивнул. В том, что он посмотрел, у меня сомнений не было.

Он, разумеется, понял, что я от него совсем не этого жду, поэтому продолжил:

– Так что хочет от меня Сергей?

– Кто мог снять это? И кто в кадре?

Рудольф хмыкнул и посмотрел на меня внимательно, будто пытаясь понять – насколько мне можно доверять.

– А вы не знаете сами?

– Нет, – покачал головой я.

– В таком случае откуда у вас этот диск? – он прищурил глаза.

Было бы ненормально, если бы он не спросил об этом.

– Мы его чисто случайно обнаружили, – я без угрызения совести приплел к диску Серегу; полагаю, старлей будет не в обиде, все равно ему уже не работать в милиции.

– Чисто случайно? – не поверил Рудольф. – И где же?

– Скажем так – в одном месте. И теперь хотели бы знать, что он значит.

– То есть вы не знаете, к кому и к чему его пришить, так? – высказал догадку Рудольф.

– В некотором роде, – не стал спорить я.

– Это так, – поправил меня хозяин квартиры. – А отчего сам Сергей не изволил прийти ко мне?

– Он сейчас разрабатывает одну глобальную проблему, – соврал я (проблема заключалась в том, как быстрее перейти на более денежную работу).

– Глобальную, – понимающе протянул Рудольф, словно относительно Сереги ему все было известно. – Насколько я его знаю, он всегда разрабатывал нечто глобальное. Таков уж Сергей.

– Да. Таков уж он… Так что по поводу диска?

– А у вас самих никаких версий?

– Ну… – протянул я и в следующие несколько минут коротко изложил соображения, родившиеся на свет в процессе беседы с Серегой.

Рудольф опять выказал неторопливость. Он допил кофе, аккуратно вытер салфеткой губы и после этого довольно констатировал:

– Неплохо.

– Если насчет кофе – то я согласен, – сделал комплимент я.

– Нет, не насчет кофе. Хотя кофе, конечно, тоже неплох. Плохого я у себя не держу.

У меня не было оснований в этом сомневаться, поэтому я терпеливо слушал дальше.

– Все, что я могу, – продолжил Рудольф, – это подбросить к вашим версиям парочку своих.

– И все? – я отказывался верить в то, что услышал; мне казалось, что версий уже предостаточно; хотелось определенности.

– И все, – кивнул Рудольф. – По первому вашему вопросу. Я не знаю, кто мог снять эту вакханалию. Я знаю людей, занимающихся порносъемками. И из тех, кого знаю, – никто на таких сюжетах не специализируется. У нас таких мастаков нет.

– У нас?

– У нас, у нас, – с ухмылочкой подтвердил Рудольф. – То есть садомазохизм у нас снимается. Но обычный – игры с плеткой или нанесение кровоточащих царапин, но… кромсание… Нет. Могу сказать со всей определенностью. А вот на некоторых западных киностудиях что-то подобное делается. Так называемый супертяжелый секс. Снимают очень мало. Потому как категория таких извращенцев незначительна. Слишком, я бы даже сказал, индивидуально снимают.

– Но ведь это снято не там, – я неопределенно махнул рукой и слегка повысил голос.

– Я и говорю – не знаю, – Рудольф перевел дыхание и перешел к следующему.