Изменить размер шрифта - +
Он с успехом показал себя сияющим маяком чести в бездонном галактическом океане мрака. Для многих членов Ландсраада честность Лето и его наивность стали символом чести, которые заставили многих членов Больших и Малых Домов устыдиться и изменить свое поведение, по крайней мере на короткое время, до тех пор, пока верх снова не взяли старые фамильные обычаи.

 

Задыхаясь от злобы по поводу провала его заговора, барон Владимир Харконнен яростно мерил шагами свое семейное Убежище на Гьеди Первой. Он кричал на своих слуг, требуя, чтобы для него нашли карлика, которого он мог бы всласть попытать. Барону нужен был человек, который полностью находился бы в его власти, которого он мог бы безнаказанно замучить до смерти.

Когда Их'имм, один из ведающих увеселениями барона слуг, заметил, что нет ничего азартного в том, чтобы мучить человека только из-за его роста, барон приказал, чтобы Их'имму ампутировали ноги выше колен. Таким образом, он вместится в прокрустово ложе баронских вожделений.

Когда визжащего, умоляющего о пощаде человека утащили к хирургам, барон вызвал к себе Раббана и ментата Питера де Фриза, чтобы обсудить с ними один жизненно важный вопрос. Это совещание надо было провести в рабочем кабинете Харконнена.

Ожидая прихода вызванных за столом, заваленным бумагами и ридулианскими кристаллами, барон орал во всю силу своих легких:

— Будь проклят род Атрейдесов: этот мальчишка и все его ублюдочные предки! Как мне хотелось бы, чтобы все они подохли во время битвы при Коррине.

Он резко повернулся, когда в помещение вошел Питер де Фриз, и едва не упал; внезапно ослабевшие мышцы на какой-то момент отказались ему служить. Ухватившись за край стола, Харконнен сумел сохранить равновесие.

— Как мог Лето пережить процесс? У него не было ни доказательств, ни защиты. — Тусклый свет лампы метался по комнате, отбрасывая на стены пляшущие тени. — Он до сих пор даже не понимает толком, что произошло.

Голос барона гулким эхом отдавался в помещении и в коридоре, выложенном каменными плитами и медными листами. По коридору спешил Раббан.

— Будь проклят Шаддам за свое дурацкое посредничество! То, что он император, не дает ему права принимать чью-то сторону! Какое ему до всего этого дело?

Раббан и де Фриз застыли на пороге, не решаясь войти и попасть в водоворот баронского гнева. Ментат закрыл глаза и принялся массировать свои кустистые брови, лихорадочно соображая, что говорить и что делать. Раббан спрятался в нише и налил себе стакан изысканного киранского бренди. Выпив рюмку, он, словно животное, издал отвратительный чавкающий звук.

Барон встал из-за стола и вышел на середину кабинета. Движения его были резкими и неуверенными, словно ему было трудно сохранять равновесие. Одежда плотно облегала его располневшее за последнее время тело.

— Мы предполагали, что внезапно разразится война, а после бойни кто станет подбирать куски и разбираться в деталях? Но этот проклятый Атрейдес каким-то образом сумел предотвратить всеобщее кровопролитие. Настояв на рискованном для себя Конфискационном Суде — будь они прокляты, эти древние ритуалы! — и принеся себя в жертву своим драгоценным друзьям и экипажу, чтобы защитить их. Лето Атрейдес приобрел благосклонность Ландсраада. Его популярность очень высока.

Питер де Фриз откашлялся.

— Возможно, мой барон, это была ошибка — стравить его с Тлейлаксу. Никому нет до них дела. Таким путем было трудно возбудить всеобщую ярость среди членов Ландсраада. Мы не думали, что дело может дойти до Конфискационного Суда.

— Мы не сделали ошибки! — рявкнул Раббан, немедленно встав на сторону дяди. — Ты вообще ценишь свою жизнь, Питер?

Де Фриз ничего не ответил и не выказал ни малейшего страха. Он был отличный боец, при его опыте он мог без труда сбить спесь с Раббана, если бы дело дошло до рукопашной.

Быстрый переход