— Он сидел на сушилке для рук и выглядел как ребенок. Горящий ребенок.

— Ну, тогда другое дело. Понеси, пожалуйста. — Мустафа передает Недждету питчинг-ведж, патер и несколько айронов. Он всего-то на три года старше Недждета — они говорили о возрасте, они вообще обо всем говорили в бункере, — но ведет себя как умудренный жизнью космополит. — Я склонен к теории, что джинны — это избыточные мысли, оставшиеся с момента Сотворения мира, воспоминания о Большом взрыве, так сказать. Именно поэтому они — создания огня. Среди имамов, которые чуток разбираются в квантовой физике, бытует новая теория о том, что джинны — это мы, только в параллельной Вселенной. Но я думаю, в данном случае это, скорее всего, эмоциональная травма из-за пребывания в эпицентре взрыва. Такое просто не проходит. Уверен, у них тут есть штатный психолог. Я бы лично дал тебе выходной, но это не в моих силах, увы. — Центром спасения управляет вечно жующая жвачку Сьюзан; когда она дважды в неделю звонит, чтобы убедиться, что Недждет и Мустафа не поубивали друг друга пожарными топорами, то чавкает так, словно жует жвачку размером с автомобиль. Но ни Недждет, ни Мустафа никогда ее не видели. — А может, ты всего лишь надышался там дыма, а теперь подействовало. Дай-ка мне вон ту клюшку, пожалуйста.

Это объяснило бы появление парящей светящейся головы смертницы, думает Недждет, выбирая нужную клюшку из тех, что зажаты в руке. Я тебе об этом не сказал, поскольку и сам так думал. Но я чувствовал жар того джинна на своем лице. Я сушил им руки. Посттравматическим шоком руки не высушишь.

Мустафа обращается к мячу. У него отличная позиция в центре коридора, идеально подходящая, чтобы нанести короткий удар и отправить мячик на лестницу. Мустафа подергивает ягодицами. Какое-то мерцание, которое Недждет видит боковым зрением, заставляет его обернуться и взглянуть через плечо. За стеклянной стеной расположен основной операционный отдел: двадцать семь тысяч квадратных метров пыльных столов, задвинутых стульев и устаревших компьютеров. Все мониторы, насколько Недждет может видеть, потрескивают от статического электричества и демонстрируют призрачное лицо из другой Вселенной.

Римский император Веспасиан говорил, что деньги не пахнут. Император врал. Деньги в каждом выдохе, который Аднан Сариоглу делает на торговой площадке. Запах денег — это ионный заряд Товарно-газовой биржи Озер, сладковатый и мускусный, электричество и углеводородный запах нагретого пластика, времени и напряжения. Для Аднана, который переквалифицировался из инструктора по плаванию в трейдера, деньги пахнут как гидрокостюм, который надевала женщина.

Площадка на торговой бирже, которую на сленге называют «ямой», представляет собой цилиндр в самом сердце стеклянной башни Озер: восемь этажей по кольцу вокруг центральной шахты, венчаемой куполом из витражного стекла, который отбрасывает цветные сполохи на трейдеров, выстроившихся вокруг Денежного дерева. Так Аднан называет процессор, который тянется от пола до потолка: ярусы серверов и сетей, и каждый их уровень настроен на определенный товар. Газ медлителен, поэтому газовые трейдеры на втором ярусе, том, что выше неочищенной нефти, и Аднана лишь иногда удивлял синий или золотистый осколок света, который просачивался через джунгли роутеров, серверов и источников питания и падал на его лицо. Углерод выше всех, почти под самым куполом. Углерод возвышенный, углерод чистый.

Аднан Сариоглу протягивает руку и двигает экраны с транзакциями вокруг ветвей Денежного дерева. Он открывает новые таблицы с ценами, некоторые увеличивает, другие отодвигает в глубь центрального дерева.