«Профессиональный оптимист» (так он называет себя сам) Гарсиа Маркес в нобелевской речи (1982) соединил социальные проблемы Латинской Америки и литературу континента. При этом самого Гарсиа Маркеса нельзя заподозрить в том, что он смотрит на мир сквозь розовые очки: мир, который он изобразил, например, в «Осени патриарха», ох как далек от идиллии. Но, прощаясь с патриархом, народ в романе Гарсиа Маркеса смеется — и таким образом прощается со страхом перед диктатором.

Трагические события сентября 73-го, свидетелем которых была Исабель Альенде, не давали ей повода для смеха. Но ведь писательница рассказывает историю нескольких поколений семьи, где с избытком хватало «неукротимых чудаков». А помимо «семейных» чудаков, дом Клары всегда был полон еще и чудаками «с улицы». И еще — призраками. Нет границ между «этим» и «тем» миром. Казалось бы, благодатнейшая почва для смеха… Но, видимо, отсвет пережитой трагедии (может быть, неосознанно для автора) лег и на первые главы романа. Как бы там ни было, попав в руки читателя, роман зачитывался до дыр. Читателю было необходимо ощущение «полной гибели всерьез»…

Что же нового принесла Исабель Альенде в латиноамериканскую литературу?

Во многих ранних произведениях Гарсиа Маркеса еще нет «чудесной реальности» Латинской Америки. Нет ее, например, и в романе «Недоброе время» (1962), в котором рассказывается о диктаторе «местного масштаба». Такие произведения сам Гарсиа Маркес назвал впоследствии «будничным реализмом» (противопоставляя это определение термину «магический реализм»). Из них — сознательно или неосознанно — изъята «чудесная реальность».

Романы «Сто лет одиночества», «Осень патриарха», «зрелые» повести и рассказы — это уже «магический реализм».

«Магический реализм» — это и произведения Карпентьера, Астуриаса, Рульфо, Кортасара, Варгаса Льосы, Фуэнтеса.

«Магический реализм» — это и первые главы романа Исабель Альенде «Дом Духов».

Мир, изображенный художником, никогда, разумеется, не равен реальному миру. Создавая свой «фантастический» мир, родоначальники «нового латиноамериканского романа» более всего, кажется, заботились об одном: написать так, чтобы читатель поверил им на слово. А вернее: в их слово. И не случайно, говоря о литературном мастерстве своих собратьев по перу, Астуриас сказал, что они совершили «настоящий подвиг слова».

Когда Исабель Альенде писала свой роман, «вымыслы» латиноамериканских писателей уже стали в сознании миллионов читателей «реальностью».

Латиноамериканской прозе надо было осваивать новые территории. И Исабель Альенде рядом со своими «безумными» героями «поселяет» реалистически трезвого Эстебана Труэбу. Человека, которому и дела нет до призраков и пришельцев из «того» мира. Он — хозяин «земной реальности». Более того, Исабель Альенде позволяет Эстебану Труэбе в романе говорить «своим голосом». То есть вмешиваться в магический мир, созданный ею же самой, комментировать его, рационалистически объяснять. Получается, что узкий, будничный, односторонний взгляд на реальность в данном случае дополняет ее. Это «двуголосие» романа служит как бы иллюстрацией к словам о Латинской Америке как о «чудесной реальности». Ведь в них тоже звучат два голоса.

Конечно, будничная реальность — так или иначе — всегда вторгалась в произведения «магического реализма». Вторгалась в них и политика. Но до Исабель Альенде никто из «магов» латиноамериканской литературы не рискнул ввести в свои произведения конкретные политические события с той публицистической откровенностью, как это сделала чилийская писательница (кортасаровскую «Книгу Мануэля» отнести к «магическому реализму» нельзя).