И вот жили, жили, ан в феврале, в самый мороз, заело вновь с нефтью. И Эльпит ничего не мог сделать. Взятку взяли, но сказали:

   -- Дадим через неделю.

   Христи на докладе у Эльпита промолвил тяжко:

   -- Ой... Я так устал! Если бы вы знали, Адольф Иосифович, как я устал. Когда же все это кончится?

   И тут, действительно, можно было видеть, что у Христи тоскливые стали, замученные глаза. У стального Христи.

   Эльпит страстно ответил:

   -- Борис Самойлович! Вы верите мне? Ну, так вот вам: это последняя зима. И так же легко, как я эту папироску выкурю, я их вышвырну будущим летом к чертовой матери. Что? Верьте мне. Но только я вас прошу, очень прошу, уж эту неделю вы сами, сами посмотрите. Боже сохрани -- печки! Эта вентиляция... Я так боюсь. Но и стекла чтобы не резали. Ведь не сдохнут же они за неделю? Ну, может, шесть дней. Я сам завтра съезжу к Иван Иванычу.

   В Рабкоммуне вечером Христи, выдыхая беловатый пар, говорил:

   -- Ну, что ж... Ну, потерпим. Четыре-пять дней. Но без печек...

   И правление соглашалось:

   -- Конешно. Мыслимо ли? Это не дымоходы. Долго ли до беды.

   И Христи сам ходил, сам ходил каждый день, в особенности в пятый этаж. Зорко глядел, чтобы не наставили черных буржуек, не вывели бы труб в отверстия, что предательски-приветливо глядели в углах комнат под самым потолком.

   И Нилушкин Егор ходил.

   -- Ежели мне которые... Это вам не дымоходы. В двадцать четыре часа.

   На шестой день пытка стала нестерпимой. Бич дома, Пыляева Аннушка, простоволосая, кричала в пролет удаляющемуся Нилушкину Егору:

   -- Сволочи! Зажирели за нашими спинами! Только и знают -- самогон лакают. А как обзаботиться топить -- их нету! У-у, треклятые души! Да с места не сойти, затоплю седни. Права такого нет, не дозволять! Косой черт (это про Христи)! Ему одно: как бы дом не закоптить... Хозяина дожидается, нам все известно!.. По его, рабочий человек хоть издохни!..

   И Нилушкин Егор, отступая со ступеньки на ступеньку, растерянно бормотал:

   -- Ах, зануда баба... Ну, и зануда ж!

   Но все же оборачивался и гулко отстреливался:

   -- Я те затоплю! В двадцать четыре...

   Сверху:

   -- Сук-кин сын! Я до Карпова дойду! Что? Морозить рабочего человека!

   Не осуждайте. Пытка -- мороз. Озвереет всякий...

   . . . . . .

   ...В два часа ночи, когда Христи спал, когда Нилушкин спал, когда во всех комнатах под тряпьем и шубами, свернувшись, как собачонки, спали люди, в квартире 50, ком. 5 стало как в раю. За черными окнами была бесовская метель, а в маленькой печечке танцевал огненный маленький принц, сжигая паркетные квадратики.

   -- Ах, тяга хороша! -- восхищалась Пыляева Аннушка, поглядывая то на чайничек, постукивающий крышкой, то на черное кольцо, уходившее в отверстие, -- замечательная тяга! Вот псы, прости Господи! Жалко им, что ли? Ну, да ладно. Шито крыто.

   И принц плясал, и искры неслись по черной трубе и улетали в загадочную пасть... А там в черные извивы узкого вентиляционного хода, обитого войлоком... Да на чердак...

   . . . . . .

   Первыми блеснули дрожащие факелы Арбатской... Христи одной рукой рвал телефонную трубку с крючка, другой оборвал зеленую занавеску...

   ...Пречистенскую даешь! Царица небесная! Товарищи!!. Девятьсот тридцать человек проснулись одновременно. Увидели -- змеиным дрожанием окровавились стекла. Угодники-святители! Во-ой! Двери забили, как пулеметы, в перебой... Барышня! Ох, барышня!! Один -- ох -- двадцать два.