|
Голоса становились все громче и пронзительнее, и он сначала решил, что они доносятся прямо из-за его окна, или с лужайки, или, может быть, с побережья, где подростки куролесили порой, напившись пива. В полумраке он встал с постели, сунул ноги в сандалии, накинул дождевик прямо на трусы — он всегда спит только в коротких боксерских трусах — и вышел в ту комнату, в которой они сейчас сидят, а потом к входной двери и распахнул ее настежь, в этот завывающий шторм.
Он, прищурившись, посмотрел сквозь хлеставший дождь. На лужайке не было ни души. Но ярость голосов все нарастала, и стало ясно, что доносились они из дома Пэрриша. Отец Эмброуз знал, что там живет гомосексуалист. Полуночные вечеринки у него дома не обходились без шума. Однако теперь это было совсем другое, — не шум веселой попойки, а разразившийся скандал. И отца Эмброуза пробрала дрожь. Что там кричали, он не мог расслышать — слова заглушал ветер. Но и без того он ощущал в их силе надвигающийся взрыв и внезапно перекрестился и прошептал: «Боже, спаси нас». Он с неминуемой и пугающей уверенностью знал, что подобная ярость не может разрешиться только словами. Слова, снова… Неразличимые на ветру, разносимые обрывками звуков под бешеным дождем, несущие в себе угрозу надвигающегося ужаса… Потом — резкое, отчетливое, единственное различимое слово, которое ножом прорезалось сквозь ветер и дожди. — Нет! И — кошмарный вопль. Огонь вдруг издан треск и шипение. Загорелось новое полено. Отец Эмброуз покачал головой. Мэтью внимательно наблюдал за ним. В гостиной домика священника было тихо, если не считать шипения влажных поленьев в камине и непрестанного стука дождя по кедровой дранке крыши. — Вы расслышали только один вопль за словом «нет»? — спросил Мэтью. — Да, всего один вопль. Ральф Пэрриш рассказывал Мэтью, что он проснулся от шума ссорящихся голосов и вопля брата. А потом он услышал, как его брат… — А вы не слышали, как кто-то кричал: «У меня нет их, я даже не знаю, где они»? — Единственное слово, которое я мог разобрать, было «нет». А остальные слова… Он снова покачал головой. — Отец Эмброуз… вы сказали, что когда голоса разбудили вас… — Нет, меня разбудил дождь. — Но позднее вы услышали ссорящиеся голоса… и пошли к двери вашего домика и выглянули на лужайку… А после этого посмотрели на побережье? — Да. — Вам его видно от дверей вашего дома? — Да, конечно. — И там не было ни души, ни на лужайке, ни на побережье? — Нет, никого не было. — А не было ли кого-то на побережье после того, как вы услышали этот вопль? Не видели ли вы, как кто-то бежит от дома Пэрриша? — Нет, я больше не смотрел на побережье. — А что же вы сделали? — Я закрыл дверь. Шел очень сильный дождь. Я весь вымок. — Вы закрыли дверь в свой домик. И что потом? — Я запер ее. Я испугался. — Вы испугались, но в полицию не позвонили? — Нет. — А почему же нет? Вы ведь только что слышали ссору, какой-то вопль, вы испугались… и не позвонили в полицию. — Я не хотел привлекать внимания к церкви Святого Бенедикта. — Почему? — Среди моих прихожан есть гомосексуалисты, мистер Хоуп. Наш хор, весь музыкальный отдел наводнен педиками. Если бы в доме Пэрриша на побережье стряслась беда, то я бы не хотел, чтобы это бросило тень на законопослушных гомосексуалистов из моего прихода. |
